chitay-knigi.com » Классика » Сети Вероники - Анна Берсенева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 36 ... 98
Перейти на страницу:
сготовила, моя квартирная хозяйка, – ответила она. – Знаете, какая она кулинарка! Когда почти никакой провизии не было, и селедки тоже, она из мерзлой капусты форшмак делала. И все равно получался очень вкусный. Редкая кабета так сумеет. То есть женщина, выбачайте, я вставляю наши слова.

– Вы волнуетесь, – заметил Сергей Васильевич. – А не о чем. Скоро прибудете к жениху.

Неизвестно, какие телодвижения ее выдавали, но угадал он и на этот раз верно, она действительно волновалась.

– Извините, – по-русски повторила Вероника.

Теперь она именно волнение свое имела в виду. Вдруг оно вызывает у него недовольство перед предстоящим переходом границы?

– Можете не извиняться, я говорю по-польски, – сказал Сергей Васильевич. – И по-белорусски тоже. Я в Ракове родился.

– Да? – удивилась Вероника. – А выговор у вас совсем не тутэйший. – Все-таки она не могла унять волнение, и это сказывалось в ее речи. – Необычный какой-то.

– Вполне обычный. Московский.

И что же это за человек? Промышляет, как какой-нибудь селянин, тем, что людей переводит через границу, в поддевке походит на мастерового, в пиджаке на лондонского денди из книжки, хлеб режет бандитской финкой, в ресторане ножи для рыбы и для мяса при этом не путает, о контрабандистах говорит «у нас», говор московский, в Англии бывал…

– Знаете, Сергей Васильевич, ведь я должна вас бояться, – сказала Вероника.

И в ту же секунду поняла, что не только не боится его, но именно с ним связано ее спокойствие. То есть она, конечно, волнуется, но если бы не было рядом этого непонятного человека, то сейчас не просто вставляла бы в свою речь белорусские слова, а дрожала бы мелкой дрожью, как заяц под кустом, и вообще ни слова не могла бы вымолвить.

– Но не боитесь, – догадливо заметил он.

– Не боюсь. Сама не понимаю, почему.

– Потому что вы разумная барышня. И разум говорит вам, что при моем промысле мне нет нужды в неприятностях. А они могли бы возникнуть, если бы мне вздумалось вас убить.

– Если бы вам это вздумалось, никто и не узнал бы, – вздохнула Вероника.

«Зачем я говорю ему такие вещи?» – мелькнуло при этом у нее в голове.

– А ваш жених? – Он невозмутимо пожал плечами. – Тетушка Альжбета сообщит ведь племяннику, с кем вы отправились к нему.

– Матка Боска, что мы с вами говорим, Сергей Васильевич! – поежилась она.

– Ночью пойдем молча.

Замолкли и сейчас. Вероника встала на колени и наклонилась, чтобы напиться. Из родника она не пила с тех пор, как перед войной последний раз приезжала на летние вакации в Багничи. Вода показалась сладкой. А может, и была такою.

Листья с чуть слышным шорохом облетали с деревьев, падали на воду. На пригорке за ручьем росли простые белые цветы, гроздьями на высоких стеблях. На одном стебле гроздей было семь, и в сгущающихся сумерках стебель этот был похож на менору. Вероника вспомнила Цейтлиных, и печаль снова коснулась ее сердца.

– Замерзли? – спросил Сергей Васильевич. – Кажется, я застращал вас насчет вещей. Слишком вы налегке.

– Совсем нет. – Она покачала головой. – Фуфайка теплая, платок тоже. Да я и вообще не мерзну. У нас на болотах мороз сильнее пробирает, чем в Минске. Потому что влажность высокая. Я с детства к холоду привыкла.

– Все же глотните.

Он отвернул крышку армейской фляги. Вероника сделала большой глоток и закашлялась: коньяк обжег горло.

– Выбачайте, – утирая слезы проговорила она. – Извините. Слишком крепко для меня. – И объяснила: – Я только вино пила, которое ксендз давал на споведи.

– Тогда это я должен извиняться. Думал, в войну даже юные барышни привыкли пить все, что горит. Ну, зато согреетесь. Скоро пойдем. Как только стемнеет.

Темнело быстро – черты его лица были уже едва различимы. А может, просто голова у Вероники закружилась от коньяка.

– А вам приходилось убивать, Сергей Васильевич?

Финский нож в его руке не шел у нее из памяти – так же, как невозмутимость, с которой он сказал, что не стал бы ее убивать, потому что это привело бы к неприятностям.

Она спохватилась, что не следовало бы задавать вопрос, на который собеседник вряд ли захочет отвечать. Но он ответил с той же невозмутимостью:

– За эти годы всем приходилось.

– Не всем.

– Речь не о вас. Что ж, пойдемте?

– Да.

Он шел по лесу будто по улице, хотя меж унылых облетевших ольх не было видно даже тропинки. Приходилось то подниматься вверх, то спускаться вниз, но поспевать за ним было для Вероники не трудно. Он слегка ускорил шаг – она тоже. Зашагал совсем быстро, несмотря на крутой подъем – и она не отстала.

– У вас и дыхание даже не сбивается, – не оборачиваясь, негромко произнес Сергей Васильевич. – Хотя ландшафт как в Швейцарии.

Ей казалось, она дышит тихо. Странно, что он различил, сбивается ее дыхание или нет. Впрочем, Сергей Васильевич начеку, конечно, потому и слух у него обострен, и ее дыхание ее он слышит так же, как сама она расслышала взмахи крыльев совы, пролетевшей меж темными ветками.

– А вы о чем-то сосредоточенно думаете, – так же негромко проговорила Вероника.

И удивилась своим словам. Ведь мысли не полет совы, как можно расслышать, что они вообще есть?

– Не думаю, – ответил он. – Балладу повторяю.

Это сообщение так ошеломило ее, что она даже приостановилась. Но тут же нагнала Сергея Васильевича.

– Что за баллада?

Не хотелось, чтобы любопытство в ее голосе показалось ему детским, но и сдержать свое любопытство не могла.

– Гете. «Ольховый Король», – ответил он.

– Я только «Лесного Царя» знаю.

– Это она и есть. Жуковский неправильно перевел на русский. Нельзя было ольху из названия убирать.

– Почему?

– Потому что Гете не случайно про

1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 36 ... 98
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности