Во дворце была еще Гандхари с завязанными глазами, о достоинствах которой слагали песни. Вначале она показалась мне покорной и слишком традиционной. На женских собраниях она никогда не высказывала своего мнения; на званых обедах уделяла все свое внимание нуждам слепого короля. Но спустя несколько недель Дхаи-ма сказала мне: «Пусть тебя не обманывает ее спокойствие! Она опасна, в ней больше силы, чем можно себе представить, и однажды она может решить воспользоваться своей силой». Она продолжила рассказом о том, как один бог, довольный преданностью Гандхари своему мужу, наградил ее даром. Если она когда-нибудь снимет с глаз свою повязку и посмотрит на кого-нибудь, она может вылечить этого человека или сжечь его дотла.

Слова Дхаи-ма меня впечатлили. Я не могла даже представить себе такой дар. Это было гораздо полезнее, чем то, чем меня наделили, и гораздо удобнее.

— Следи и за ее братом, — предупредила меня Дхаи-ма.

— Кем? Этим Сакуни?

Я как-то видела его во дворе, сидящего среди закадычных друзей Дурьодханы — тощего, сутулого мужчину в возрасте с сильно прищуренными глазами. Он хитро ухмыльнулся мне. Из сплетен слуг я узнала, что он любил играть в кости и танцевать с девушками.

— Ты преувеличиваешь. Перестань все время беспокоиться, — сказала я Дхаи-ма.

— Кто-то же должен это делать, — ответила она резко. — И это точно не твой старший муж, который страдает от заблуждения, что его любит весь мир.

* * *

Единственный мужчина, которого я не видела со времени своего приезда в Хастинапур, был Карна. Я знала, что по просьбе Дурьодхана, который считал его своим самым близким другом, Карна проводил большую часть года в Хастинапуре, оставляя Ангу на попечении своих министров. Я знала также, что вскоре после моего сваямвара Дурьодхана женился и убеждал Карну сделать то же самое. Но только в этом единственном вопросе он не мог настаивать. Когда я услышала, как недоумевают мои мужья, мне стоило больших трудов сохранять спокойствие на лице, а дыхание ровным и беззаботным.

Признаюсь, что несмотря на клятвы, я каждый день старалась забыть о Карне, стараясь быть лучшей женой для Пандавов, но я страстно желала увидеть Карну снова. Каждый раз, когда я заходила в комнату, я заглядывала под свое покрывало — я просто не могла удержаться — надеялась, что он будет там. Конечно, я вела себя глупо. Если бы он был там, его тут же прогнали бы. К тому же мое оскорбление было еще слишком свежо в его памяти. Я бесстыдно подслушивала служанок, пытаясь узнать его местонахождение. Каждый раз, когда в разговоре с Дхаи-ма я уже было собиралась спросить, куда пропал Карна (так как у нее были свои способы узнавать секреты), я прикусывала язык сотни раз. Если бы она услышала его имя из моих уст, она бы поняла, что я чувствую. И даже ей, той, которая любила меня как никого другого, я не могла осмелиться открыть этот темный цветок, который я не хотела вырвать из своего сердца.

Дедушка пригласил меня прогуляться с ним по берегам Ганга.

— Там красиво, — сказал он, улыбаясь своей обманчивой, очаровательной улыбкой, — и это даст нам возможность лучше узнать друг друга вдали от придворных распрей.

Я неохотно согласилась. Первые несколько недель после моего приезда в Хастинапур, когда одиночество, как железный обруч, стянуло мою грудь, я ждала, что он обратится ко мне (ведь он определенно знал, что правила запрещали мне подходить к нему). Но он не сделал этого. Даже когда мы встречались за столом, он едва удостаивал меня своим вниманием, не считая приветствия, хотя оно и было любезным. Это удивляло и обижало меня. Я поверила теплоте его приветствия, когда мы впервые встретились, и поверила, что нашла союзника в чужом доме. Но он лишь говорил со мной, следуя правилам приличия. Чувствуя себя одураченной, я решила больше не доверять ему. Поэтому, когда я получила от него приглашение, я уже не хотела, чтобы он знал меня лучше. Что же касается самого дедушки, то я была уверена, что он слишком хитер, чтобы открыться мне.

* * *

Даже если отвлечься от моего личного разочарования в нем, дедушка внушал мне беспокойство. Я хотела бы, чтобы рядом был кто-нибудь, кому я могла рассказать о своих чувствах, но мои мужья восхищались им. Даже невозмутимое лицо Кунти принимало блаженное выражение, когда она говорила о том, как много он для нее сделал.

— Он — отец, которого у нас никогда не было, — как-то сказал мне Юдхиштхира в таком редком для него порыве эмоций. — Он защищал нас в годы нашего детства. Мы смущали слепого короля, были занозой в его пятке, напоминая о том, что он всего лишь регент. Он бы с радостью спрятал нас в каком-нибудь провинциальном городке, чтобы вырастить как сыновей торговцев. Наша мать не смогла бы остановить его. Но Бхишма боролся за нас.

— Если бы не он, Дурьодхана убил бы нас в постели много лет назад, — добавил Бхима.

Множество вопросов крутилось в моей голове. Был ли он на самом деле сыном речной богини, как я слышала? Правда ли она утопила семерых его старших братьев при рождении? Легенда гласила, что она собиралась утопить и его, когда ее муж, царь, остановил ее. Тогда она бросила их, своего мужа и новорожденного сына, и скрылась в воде. Что думал мальчик о своей матери, когда взрослел, страдая от тоски и одиночества? Ненавидел ли он ее и всех женщин? Отдал ли он всю свою любовь своему отцу, своему королю и спасителю?

Его отец снова влюбился, как бывает с мужчинами. Но его новая возлюбленная не хотела выходить за него замуж, пока он не обещает ей, что сыновья Бхишмы не будут оспаривать притязания ее сыновей на престол. Итак, чтобы его отец смог исполнить свое желание, Бхишма поклялся не жениться всю свою жизнь. Он так же поклялся защищать трон Хастинапура до последнего вздоха. Боги, которым, похоже, нравится, когда люди приносят нечеловеческие жертвы, дали ему за это награду: никто не сможет убить его, пока он сам не будет готов умереть.

Я хотела предупредить своих мужей, что нельзя зависеть от человека, который так просто вырвал слабость и желание из своего сердца. Как он может сочувствовать чужим ошибкам или понимать их нужды? Сдержать свою клятву было для него важнее жизни. Поэтому он отослал Амбу, не задумавшись ни на мгновение. И может настать день, когда он сделает то же с нами.

Тогда Арджуна сказал:

— Он любил нас.

Мы с Юдхиштхирой принимали гостей. Арджуна стоял у окна, которое выходило на старую ашваттху[11], которая жадно поглощала свет, падающий из комнаты. Воздушные корни дерева свисали, напоминая спутанные волосы. Я не могла видеть лицо Арджуны, богато украшенные портьеры заслоняли его. Но это не имело значения, колдунья хорошо обучила меня. По тому, как понизился его голос, я поняла то, в чем он никогда не признается: все детство моим мужьям недоставало любви. Кунти отдала им всю свою стальную преданность, но не нежность. Наверное, она вырвала ее из себя, когда осталась в лесу, овдовевшая и одинокая. Наверное, это был единственный способ выжить, который она знала.