— Она еще не уехала? — прищуривается Майлз.

Я напряженно слушаю их разговор. Что-то в голосе Майлзанастораживает, и я с нетерпением жду, что будет дальше. Мои особые способностиотказывают, как только заходит речь о Деймене и Трине, поэтому мне, как иМайлзу, очень интересно услышать ответ Хейвен.

— Угу, она здесь живет. А что? Нельзя?

Майлз пожимает плечами и отпивает воду.

— Можно, конечно. — А вот мысли его говорят иное,и желтая аура темнеет, мутнеет. Майлз никак но может решить — высказать, что унего на уме, или промолчать. — Просто… — начинает он.

— Что? — Хейвен смотрит на него, сузив глаза икрепко стиснув губы.

— Ну…

Я тоже смотрю на него и думаю: давай, Майлз, говори! Тринаужасная, от нее ничего хорошего не дождешься, одни неприятности. Ты не один, ятоже все это вижу, так что говори — она мерзкая!

Майлз колеблется. Слова уже готовы сорваться с его языка, я задерживаюдыхание…

Майлз шумно выдыхает, качает головой и говорит:

— Да так, ничего.

Хейвен в ярости. По ее ауре пробегают сполохи, сыплютсяискры. Сейчас начнется гроза… Три… два…один…

— Извини меня, Майлз, но так не пойдет! Ты уждоговаривай, если начал!

Кексик забыт. Хейвен барабанит пальцами по столу. Майлзмолчит, и тогда Хейвен выпаливает:

— Ну, смотри, Майлз! И ты тоже, Эвер! Думаешь, еслимолчишь, так уже и не виновата?

Майлз оглядывается на меня, высоко подняв брови, и японимаю, что должна что-то сказать, что-то сделать, хотя бы спросить — в чем явиновата? Да только я и сама знаю — в чем. В том, что терпеть не могу Трину. Недоверяю ей. Я чувствую в ней что-то подозрительное, прямо-таки зловещее. И неслишком стараюсь эти подозрения скрыть.

Хейвен, морщась, качает головой. Она так расстроена, чтобуквально выплевывает слова.

— Вы ее совсем не знаете! У вас нет никакого права еесудить! Она хорошая! С тех пор как мы познакомились, она была мне лучшимдругом, чем вы!

— Неправда! — кричит Майлз, сверкаяглазами. — Это полная фигня и…

— Прости, Майлз, это правда. Вы меня кое-как терпите,но на самом деле вы ко мне относитесь не так, как она. Трине нравится то же,что и мне — у нас общие интересы. Вы втайне мечтаете меня изменить, а ей янравлюсь такая, какая есть.

— Ага, поэтому ты кардинально изменила внешность?Потому что она принимает тебя такой, какая ты есть?

Хейвен закрывает глаза и делает глубокий вдох. Потом смотритна Майлза, встает и собирает свои вещи.

— Думай что хочешь, Майлз. Думайте что хотите, вы оба.

— Дамы и господа, полюбуйтесь на драматическийфинал! Героиня гордо уходит со сцены! — кривится Майлз. — Да тычто, Хейвен?! Я просто спросил, уехала она уже или нет. И все! А ты поднялавопрос на принципиальную высоту. Да сядь ты уже и успокойся!

Хейвен, тряхнув головой, хватается за край стола.

Татуировка у нее на запястье уже окончена, только все ещекрасная и воспаленная.

— Что это у тебя? — спрашиваю я, глядя начернильное изображение змеи, кусающей себя за хвост. У этой штуки есть название— какое-то мифологическое существо, только я забыла, какое.

— Уроборос.

Хейвен трет картинку пальцем, и мне кажется, что еяшевельнулась, в пасти мелькнул язык…

— Что это означает?

— В Средние века у алхимиков это был символ вечнойжизни. Сотворение из разрушения, жизнь из небытия, бессмертие — что-то в такомдухе, — говорит Майлз.

Мы с Хейвен ошеломленно уставились на него, а он пожимаетплечами.

— Ну, что такого? Читать надо больше!

Я приглядываюсь к татуировке.

— По-моему, тут воспаление. Тебе бы показаться врачу.

И в ту же секунду понимаю, что сказала это зря. Хейвенодергивает рукав, от ее ауры снова летят искры.

— Нормальная татушка! И все у меня в норме. Кстати,почему вы не волнуетесь насчет Деймена? Он вообще больше в школе не появляется!В чем дело?

Майлз косится на свой смартфон, а я только передергиваюплечами. В чем-то она права. Мы с Майлзом не говорим ни слова, а Хейвенподхватывает коробку с кексом и стремительно уходит.

— Объясни, что сейчас было? — спрашивает Майлз,глядя, как Хейвен лавирует между столиками.

Я пожимаю плечами. Никак не могу выбросить из головытатуировку на руке Хейвен — змея повернула голову и посмотрела на менякрошечными блестящими глазками.

* * *

Подъезжаю к дому и вижу Деймена. Он стоит и улыбается,прислонившись к своей машине.

— Как дела в школе? — спрашивает Деймен, открываямне дверцу.

Я вытаскиваю из машины рюкзак с учебниками.

— А-а, ты все еще сердишься…

Деймен идет за мной к двери, и, хотя он ко мне неприкасается, я чувствую исходящее от него тепло.

— Я не сержусь, — бурчу себе под нос, открываядверь и швыряя школьную сумку на пол.

— Приятно слышать. Потому что я заказал столик надвоих. Раз ты не сердишься — значит, пообедаешь со мной?

Я окидываю его беглым взглядом: темные джинсы, тяжелыесапоги и мягкий черный свитер — явно из кашемира. Что он на этот раз задумал?

Деймен снимает с меня темные очки, вынимает из ушей наушникии кладет их на столик у двери.

— Поверь, тебе совсем не нужны все эти защитныесредства.

Он стаскивает с моей головы капюшон и ведет меня за дверь, ксвоей машине.

— Куда мы едем? — спрашиваю, устроившись напассажирском сиденье.

Какая я все-таки бесхребетная, готова соглашаться со всем,что он скажет.

— А как же уроки? У меня уже куча долгов накопилась.

Деймен, качнув головой, садится рядом со мной.

— Успокойся. Потом сделаешь, обещаю.

— Когда потом?

Привыкну ли я когда-нибудь к его удивительной мрачноватойкрасоте, к огню во взгляде, к этой невероятной способности уговаривать меня начто угодно?

Деймен улыбается и заводит машину, даже не повернув ключ взамке зажигания.

— До полуночи, даю слово! А сейчас пристегнись, поедемкататься.

* * *

Деймен ведет быстро. Очень быстро. Кажется, не прошло инескольких минут, а мы уже въезжаем на стоянку.

— Где мы? — спрашиваю я, глядя на зеленые здания ивывеску: «Восточный вход». — Восточный вход куда?