Амвросий жил на небольшом холме в центре поселения.

Одет он был в черную монашескую ризу, сидел на простой лавке, в пропитавшейся ладаном избе, черной и жаркой как пыточная, со стен горько взирали лица святых мучеников.

Старец глядел на Завадского большими слезящимися глазами, высоко подняв брови. Взглядом пронизывал, томил молчанием. В руке он сжимал посох и походил на настоящего канонического старца из фэнтезийных саг, если бы не малый рост и слишком широко раскрытые глаза, будто он сильно хотел в туалет. Вооруженные Данила, Антон и Филин в отличие от Серапиона никакого впечатления на него не произвели.

– Что скажешь, Амвросий? – спросил Завадский, окончив свою речь. Предложение, мягко говоря, не самое выгодное – в обмен на сомнительную защиту подчинить общину новому ставленнику – Серапиону. По сути, это было даже не предложение, а ультиматум, но Завадский был слишком раздражен тратой времени.

– И явится дух антихристов приалченный яко агнец невинный… – Пространно, будто самому себе сказал Амвросий.

Завадский покачал головой.

– Прибереги эту чушь для своей паствы, если не хочешь отправиться вслед за Вассианом. Место на корабле еще осталось.

Старец усмехнулся, спокойно поглядев на положивших руки на древки палашей Антона и Данилу.

– Разумеешь еже ты первый разбойник, овый чинит угрозы мне? – сказал старец.

Завадский понял, что старец прав и почувствовал стыд.

Он поднял руку, усмиряя своих охранников и сказал примирительно, но твердо:

– Я понимаю тебя, Амвросий и в знак уважения готов выслушать твои пожелания на обмен, но имей в виду – без согласия твоего я не уйду. Мы оба знаем об этом. Как и о том, что нет другого пути для тебя, даже через гарь.

Старец, наконец, рассердился, ударил посохом в пол. Но тут в горницу ворвалась женщина упала на колени, стала целовать ноги старцу. Вернее, пытаться целовать, потому что Амвросий ее отпихивал. Слова ее несколько дисгармонировали с действиями.

– Ставь за Егорку, старик! – кричала она. – Христом Богом молю! За Егорку проси! Понеже он разумеет яко ево воротить!

Старец бранился на женщину и пытался выгнать ее, но она не уходила. Выглядел он растерянным.

Вскоре Завадский узнал, что четырнадцатилетнего сына старца – Егора вместе с приятелем схватили казаки, когда они заблудились и вместо Чулыма, куда шли удить рыбу, вышли на стоянку казачьего разъезда. Казаки уволокли их в Ачинский острог. Третий приятель, сумевший сбежать поведал об этом. Старец любил сына и горевал, понимая, что судьба его будет печальна: скорее всего пытки, бесполезное дознание о местонахождении скитов и казнь в уездном граде. Завадский полагал, что шанс на спасение есть, если в курсе Мартемьян, но в любом случае, иного выбора нет.

– Я верну тебе сына в обмен на твое согласие с моими условиями. – сказал Завадский.

– С твоим условиями, – горько усмехнулся Амвросий, – уговоры с дьяволом?! Об энтом толкуешь!

– Амвросий! – закричала жена.

– Молчи, дрянь! – гаркнул на нее старец, но уже вконец разозлившийся Завадский подошел к старцу схватил за ризьи отвороты, припечатал в стену.

– Послушай жену, старый дурак, ибо что тебе остается, если Бог твой забрал сына и только «дьявол» может его вернуть?!

Старец еще шире распахнул глаза. Завадский отпустил его, тот сполз по стене на лавку.

– Я жду ровно минуту.

Через минуту старец вышел во двор, тяжело опираясь на посох, как будто разом постарел еще на десяток лет, подошел к Завадскому, который дожидался его там, сказал смиренно:

– Кольми вернешь сына, исполню волю твою.

Глава 13

– Верхотомский, Ачинский, Салаирский, Кузнецкий – остроги без воевод, надо их забирать! — нетрезво говорил Завадский, стоя перед столом в избе Мартемьяна и постукивая по нему костяшками пальцев.

– Нет, вы гляньте на этого «Тохтамыша»! – визжал от смеха Мартемьян Захарович, развалившись на лавке. – Паки чарку хлебного и на Москву убо попрет!

– Хмель не берет меня. – Сказал Завадский и покачнулся, вызвав очередную порцию смеха приказчика.

Завадский тоже засмеялся, хотя он не лукавил и не бравировал – хмель здесь почему-то и правда трудно брал его. Водка казалась слабее привычной, и употреблялась без тяготы. Впрочем, допускалось коварство – промеж глаз могло шибануть внезапно, как от абсента. Видимо, это и происходило. Незаметно споил его охочий до услад Мартемьян Захарович, а ведь приехал он к нему помимо прочего для важного разговора.

Массивный дубовый стол все еще поражал изобилием – жареные гуси, поросята, несъеденные и наполовину, стерляди, подосиновики жареные и грузди соленые в больших, похожих на тазы, кадках, пироги, лоснящиеся кулебяки, но сыты были все, включая Антона с Данилой, сидевших в углу за гостевым столом и казаки со староверами на улице, воевавшие с озверевшими сентябрьскими комарами.

– Послушай, Мартемьян, ты должен стать первым в этом гадюшнике, пока тебя не сожрали.

Приказчик утер слезы и покачал головой.

– Не разумею, еже алкаешь ты, Филипп. Тебе какая выгода с того, что стану я, допустим, воеводой?

– Как это не разумеешь? Ты будешь моим воеводой!

Мартемьян Захарович снова захохотал.

– Махнул ты лишнего, Филька! Служить тебе?! Да ты без году неделя перед плахой стоял, а ныне вон куды заприметил! Скоро живешь.

– Так ты хочешь до конца жизни гнить в этих болотах?

Мартемьян стрельнул взором, покачал головой.

– Ох, не ведаешь ты о чем толкуешь, брат. Посуди сам, убо не дурак: мои люди торгуют твоим товаром во всех этих острогах почти до самого Томска. А ежели начну я смещать приказчиков, сие дело станет уже противогосударевым. Далеко от столицы, посему прощают многое, ино еже раздавить тебя яко клопа хватит воли одного томского воеводы.

Завадский сжал зубы.

– Это ты не понимаешь! Бедные приказчики северных острожков видят, как ты богатеешь, как растет число твоих людей, но в том-то и дело – они бедны и слабы, однако имеют прямую связь с уездом. Рано или поздно кто-то сдаст тебя и сюда прибудет охотник поживиться покрупнее тебя. Даже не думай, что будет иначе. Будет именно так. И я предлагаю опередить их. Ты уже достаточно силен, чтобы взять под контроль эти остроги.

– Но ведь это же война. – Сказал Мартемьян, поглядев неожиданно серьезно.

– Это шанс.

– Филипп, уж больно ты пьян. Я тебе как брату совет даю, забудь о речах таких