– Вы часто думаете о смерти? – спросил я.

Мой вопрос сперва удивил Пола, но затем он быстро смекнул, к чему я спрашиваю. Он улыбнулся и тихонько крякнул.

– По правде сказать, да, часто. – Он мрачно усмехнулся. – Даже в детстве задумывался. Я вообще был мрачным ребёнком. Моя мать повторяла мне: смерть ещё не скоро, в твои года тебе не стоит о ней думать. Но её слова меня не утешали. Я уже тогда чувствовал избитость фраз, которыми обычно отмахиваются от неудобных вопросов.

– Ваша семья была верующей?

– Нет. И мать, и отец – атеисты.

– А вы сами – вы никогда не испытывали симпатии к религиозным учениям?

– Нет, слишком уж все они неправдоподобны. В религии я никогда не находил ответов. А жаль, потому что, если честно, мне бы хотелось во что-нибудь верить…

Но на самом деле Пол и так уже верил. Истово верил. Он верил в любовь.

Древнегреческий философ Эпикур утверждал, что у всех наших тревог и печалей есть один общий корень: страх перед смертью. Его взгляд разделяют сторонники экзистенциальной психотерапии – постфрейдистского подхода, получившего широкое распространение и оказавшего значительное влияние в 1940-е и 1950-е годы. Экзистенциальная терапия строится вокруг поиска смысла для каждого отдельного человека, потому что во Вселенной нет какого-то общего, универсального смысла. Мы сами должны решать, что нам важно, а что нет.

Любовь придаёт жизни смысл. А секс, дарующий некое подобие вечной жизни через потомство, ослабляет (пусть и на время) два сильнейших экзистенциальных ужаса: одиночество и смертность. Сексуальное единение притупляет боль одиночества, а психотропные вещества, попадающие в кровь во время возбуждения, выбивают нас из временного потока и даруют ощущение всемогущества и бессмертия. Переживая благостное исступление оргазма, мы неподвластны смерти. Пол видел Имоджен идеальной, так как её идеальность давала защиту. Любовь делала его бессмертным.

Мне только-только минуло шестнадцать лет, когда я сидел в классной комнате колледжа и слушал преподавателя, читавшего нам «Стихи в октябре» Дилана Томаса. Начинались они строчкой: «Земную жизнь пройдя до тридцати». Когда учитель дочитал их до конца, он задал вопрос: «Почему до тридцати? Какой смысл тут скрыт?» Я не знал. Я не очень-то понял сами стихи. «Видите ли, – сказал наш преподаватель, – тридцать лет – это такой возраст, когда приходится смириться с неоспоримым фактом, что вы уже одной ногой в могиле. Именно в тридцать вы осознаёте, что смерть неизбежна».

Полу был тридцать один год.

– Я сделал кое-что и, похоже, напортачил.

– Что именно вы сделали?

– Я позвонил Имоджен. – Пол сжал губы так сильно, что они побледнели. Прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил рассказ: – Я хотел узнать, как она переживает наше расставание. Ведь прошло уже несколько недель, и я подумал, что она станет, ну, более разговорчивой, захочет обсудить случившееся. – Он едва заметно покачал головой, его жест больше походил на дрожь. – Но она не захотела говорить. Она сказала, что ей жаль причинять мне боль, но ей больше нечего мне сказать. Я пытался поддержать разговор, попросил объяснить, что я сделал не так и как мне всё исправить… – Пол содрал заусенец. – Когда я положил трубку, я сердился на себя.

– Почему?

– Я не рассказал ей о своих чувствах. Когда я звонил ей, то хотел показать, как я спокоен и рассудителен – но ведь всё это было сплошное притворство, неправда. Поэтому я решил позвонить ещё раз.

– Сколько времени прошло с первого звонка?

– Немного, минут десять. Может, пятнадцать.

– Ясно.

– Я раскрыл ей своё сердце. Сказал, что люблю её и готов на всё, чтобы вернуть её назад. Я умолял дать мне ещё один шанс.

Пол сглотнул, и кадык дёрнулся вверх и вниз. Ему сложно было подобрать слова – он попросту не знал, что говорить дальше.

– И что она ответила?

– Она сказала, чтобы я ей больше не звонил – никогда.

– Понимаю, очень тяжко слышать такие слова.

Пол глубоко вздохнул, а когда заговорил снова, голос его задрожал.

– Я говорил с ней, знал, что она рядом, на другом конце провода, а теперь я уже, наверное, никогда… Я так сильно её люблю.

Он уронил голову и спрятал лицо в ладонях. Сперва Пол пытался сдерживать своё горе и вокруг висела тишина, но потом он сдался, и послышались громкие всхлипы.

– Чёрт, – прошептал он, – простите меня.

– Вам не за что извиняться.

Пол поднял голову и посмотрел на меня мокрыми глазами.

– Люди часто плачут у вас на приёме?

– Да, – ответил я и протянул ему коробку с платочками.

– Спасибо. – Он вытер слёзы и высморкался.

– Всё хорошо, – сказал я. – Может, вы могли бы сказать…

Пол поднял руку, прерывая меня.

– Нет, нет… Я ещё не всё рассказал.

– Ладно…

– У меня не выходил из головы наш с Имоджен разговор. Я постоянно обдумывал его – фразу за фразой – и пришёл к выводу, что говорить о таких вещах нужно не по телефону. Я убедил себя, что если мы встретимся лицом к лицу, то, возможно, придём к какому-то согласию. Поэтому на следующий день, в субботу, я поехал к ней домой.

– Вы предупредили её о своём визите?

– Нет. – Пол снова промокнул глаза платком. – У входа в её дом есть домофон и камера наблюдения. Имоджен разозлилась, когда я приехал, и сказала, чтобы я уходил прочь, но я позвонил ещё раз, и тогда она открыла мне дверь. Мы встретились возле лифта. Она сказала, что я её пугаю, а я ответил: «Не говори глупостей». С чего ей меня бояться? – На самом деле страх Имоджен можно легко понять. Отчаяние Пола делало его похожим на безумца. – «Ещё раз заявишься сюда, – сказала она, – и я вызову полицию». Она развернулась и пошла прочь, я последовал за ней, но она захлопнула дверь прямо у меня перед носом. – Он вздрогнул, припоминая тот момент. – Я знаю, что со стороны это выглядит жутко – будто я преследую её, не даю покоя, – но я всего лишь хочу поговорить с ней, больше ничего.

– Она высказалась вполне однозначно. Она хочет, чтобы вы оставили её в покое.

Пол взглянул на свой платок, облокотился на кресло и бросил скомканный шарик в пустую корзину для бумаг.

– Отпустить её просто так кажется совершенно неверным решением, – признался он. – То есть, понимаете, вокруг столько фильмов и песен, и везде звучит одна и та же мысль: для любви не существует преград, любовь способна преодолеть любые препятствия.

– Только в попсовых песнях, – откликнулся я, используя уничижительное значение слова «популярный», – и в голливудских фильмах…

– Да, согласен, но ведь именно в это мы и верим. Именно поэтому такие фильмы и музыка популярны. Они отзываются в душах людей. – Тут Пол внезапно сконфузился. – Вчера ночью я написал стихи. В последний раз я писал стихи, когда ещё учился в школе.