Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время ещё не примерли все, кто продолжал нести в своём сердце пришедшую в упадок эпидемию ревматизма. Сейчас, например, я могу выслушать в сердцах пациенток склеротичесий шум на аорте, но и всё, пожалуй. А тогда-а… Вызывает меня вредненькая пациентка типа Валаамовой, из Совхоза. Слушаю я её сердце и слышу всё: и диастолический шум, и его мелодичное убывание-затухание, и трёхчленный ритм и всю эту фонографическую середины двадцатого века белиберду, делаю вдумчивое назначение и иду домой возвышенно-задумчивый, аки чеховский герой, мол, экий я диагност!
Однажды было что-то вообще невообразимое, какая-то чехарда у сложной пациентки в стационаре с ионным дисбаллансом (по т-м биохимическим анализам), я сам с собой взлетел к вершинам диагностического поиска и что-то такое необычное капельное назначил. А дело было перед отъездом в Иваново. Мы с Алиной пришли в гости к Крабиным (Кольку Насреддину и Маришке), мы выпили, и я рассказал всем эту мою просцовскую ионно-детективную историю. Колёк (как бы знатный анестезиолог) внёс ясность. Я, делая в душевном запале весомый глоток водки, хватаю Колька за грудки и кричу: «Давай, гад, раз ты такой умный, телефон; надо звонить в Просцово дежурной медсестре, а то там не того пациентке моей накапают!» Колёк смеётся дуэтом с Маришкой, мол, «эх, Игорёчек!», однако телефон предоставляют и поют мне, Чеховскому преемнику, дифирамбы. Я что-то там пьяно бурчу медсестре Валентине (влюблённой в меня), она берёт под козырёк, и я вижу с этой стороны телефонной трубки, как слеза из угла левого глаза её смешивается в потоке со слюной из левого угла рта её (впрочем, это пьяная фантазия).
Татьяна Мирославовна (педиатр), от которой в смысле помощи мне в рамках терапии ожидать чего бы то ни было вряд ли следовало, однажды вызвала меня и радостно сообщила, что я имею возможность заказать на больницу оформление подписки на определённый медицинский журнал. Я выбрал «Клиническую Фармакологию». Мне было приятно. Тогда ещё не было медицинских представителей фармацевтических компаний (в Просцово, по крайней мере), и подобные журналы были в новинку и читать их было приятно.
Впрочем, у меня были книги по клинической медицине, которыми я зачитывался, и на определённом этапе они даже составляли конкуренцию Библии (художественную литературу в Просцово я почти не читал).
В то время я практически не располагал пролонгированными лекарственными формами. К примеру, гипертонию приходилось лечить каптоприлом 3 раза в день и нифедипином (в различных формах и вариантах) 3 раза в день. При этом я видел, как суматошно прыгает у пациентов давление, и как от каких-нибудь капсул кальцигарда (нифедипин) несчастные бабушки то беднеют, то краснеют. В результате я склонялся к бетакарду (атенололу), который, однако, очень слабо снижал давление и верапамилу, от которого не краснели и не бледнели, но всегда думалось: а не заблокирует ли он ненароком кому-нибудь АВ-узел. В журналах писали про пролонгированные формы, но на практике их не было, и я только истекал слюной. Например, я видел в журналах рекламу индийского и югославского эналаприла (энам и энап), мол, они удерживают давление на одном уровне в течение суток (мечта же!), но этих препаратов тогда не было в наличии. Тем более, когда я посетовал об этом эксперту Лебедевой, когда она в очередной раз приехала осматривать нового претендента на инвалидность, она сказала, пренебржительно усмехаясь моей некомпетентности: «Так ведь все же эти энамы и энапы — джинерики». Я впервые слышал это слово, и, чтобы не быть уличённым в постыдном невежестве, среднезначительно замолчал.
В конечном итоге, эта моя ярая, неконтролируемая увлечённость фармакотерапией привела к полипрагмазии, в чём я был со временем уличён т-ми снобами, и мне прямо в лицо заявили, что меня надо переучивать. Помню, я про себя возмутился: а кто-нибудь из вас, гадов, был рядом, когда я там один, три года был новым Ионычем (спустя сто лет после Ионыча)? Да нет, я сам виноват, понятно. Надо было лекции в институте не закалывать и медицинскую литературу читать день и ночь всё это время вместо Библии!..
Глава 8. Свадьба etc
«Будь счастлив со своей женой. Наслаждайся той, на которой женился ты, будучи молодым» (Притчи 5:18, перевод Международной библейской лиги).
22 января 1998 я вступил во второй брак. Торжество было минимализировано по всеобщему согласию. Я плохо его помню. Правда, сохранились три-четыре фотографии. Алина надела белое платье, я — усы и костюм. В ЗАГС заглянуло несколько Алининых одногруппников из сочувствующих и её сестра Алёна. Вадим прокатил нас по городу, а потом, по нашей просьбе, завёз в наш нарколесок. Мы немного постояли на опушке. Было солнечно-морозно. Потом мы поехали к моим родителям. По дороге я поставил кассету с битловской сборкой, которую сделал перед крымским походом для Алины. Первая песня там была And Your Bird Can Sing, рабочий вариант, где битлы хохотали.
Мои родители угостили нас и сватов и ещё незначительное количество ближайших родственников. Всё. На вечерней фотографии мы с Алиной сидим на диване с кривыми, утомлёнными лицами (не могу вспомнить причину этого утомления; хотя свадьба всегда — это как-то утомительно прежде всего).
Вестницкие предоставили моей бывшей жене квартиру под съём. Они и их окружение казались обиженными, и мы не связывались. Но мы навестили моих институтских товарищей (Государева, Крабиных и Пашу Ястребова) и пригласили их побывать у нас в Просцово. Они действительно приехали через неделю. Мои воспоминания об этом визите тоже крайне скудны, возможно потому, что не случилось ничего особенного: выпили водки, поорали песни, да и разъехались.
Свадьба не воспринялась мною как нечто значимое. Только как некое формальное отдание некой дани. Наше с Алиной сочетание случилось ещё прошлой весной, в лесочке, там вместо шампанского была Балтика № 4, а вместо приглашённых гостей — клещи да муравьи, которых мы весело от себя отгоняли. А теперь мы жили в захолустном посёлке Просцово, и уже несколько месяцев. Правда,