тёмный лес. Мне было странно. Я почему-то считал, что подобные общеврачебные заморочки должны быть не тайной для любого врача-специалиста. Под этим впечатлением я отправился к Алине, на её девятый этаж улучшенной планировки в районе улицы Комсомольца Сибирцева. «Неудобная» пациентка была сбыта с рук, хоть от этого и было как-то жутко неудобно.

Государев. Он приехал где-то в середине осени. Мы отвели его в лес, точнее — в рощу, близ деревни Котово, в километре от Просцово. Сели с пивом и костерком. Мишка был как-то хмур. Переживал за Артёма Новосельского. Артём не был мне близким другом. Но однажды по весне мы ходили на Северские озёра впятером: я, Мишка, Насреддин, Паша Ястребов и этот Артём. Он был скромный, но имел при этом колоритную сказочную внешность и сказочный бас. Я помню, как мы сидели с водкой в вечернем холодке, и я всё что-то пел, но потом попросили Артёма, и он спел песенку про СПИД, а она звучала так, что все мои нудные песенки как-то притихали и вдруг делались блёклыми. Этот его необычный бас… Хотя Насреддин и трунил над ним. А Государев его опекал. Выяснилось, что у Артёма неоперабельная опухоль мозга, и уже несколько раз были судороги, и он должен был умереть скоро. Государев возмущался поведением его подруги, ради которой Артём почему-то бросил институт, хотя и был человеком удивительных умственных способностей; теперь же, прознав про его болезнь, эта дама собиралась умыть руки и уйти. Артём, вместо того, чтобы быть замечательным доктором, принимал на улице Толстого стеклотару, периодически заваливаясь прямо там и биясь в судорогах. Государев, сидя с нами за тем костерком, обругал девушку Артёма матом при Алине, что было мне неприятно. Но Алина прониклась и казалась единодушной с Государевым.

Бани. Мыться в сельской местности — дело затейливое. У Пугачёвой бани не было; я мылся в пластиковом корыте. Первым дарителем бани оказался Славка Сизов, мужик лет 45, один из больничных водил, живший непосредственно по соседству. С этим Сизовым случился неприятный эпизод. Однажды он подговорил меня без спросу у Татьяны Мирославовны направить машину в Т… Видимо, так он провоцировал воплощение в жизнь той странной байки, что я якобы негласно мечу на кресло главного врача всея Просцово. Я сглупил и поддался на интригу. На другой день Татьяна Мирославовна вручила мне строгое предупреждение о превышении полномочий. Мне было грустно, что я стал этакой куклой в круговороте глупых интриг, но на Сизова не обиделся. Потом он пригласил меня в баню. Меня и Алину. Баня была просторной, аки дом. В голом виде мы выглядели в ней неприкаянными. Потом последовало угощение. Дивные Сизов и его супруга. Мне следовало понять, что всё это — не просто так, но я был простодушен как ягнёнок. Где-то через полгода выяснилось, что от меня ожидается выдать справку здоровому сыну Сизовых, о том, что он непригоден к службе в армии. Я отказал. При этом я понимал, что Сизов зол на меня. Ибо же он помыл меня. И угостил.

Потом был Клеверов. Тщедушный хитро-весёлый пациент из палаты № 7. Вдруг как-то после обхода он сказал: «Доктор, а где ж вы моетесь?» Пригласил меня к себе, на Нагорную улицу. Мы отправились с Алиной. Мимо фабрики, в подъём. Меня поразило: двухэтажки на холме, солнце просвечивало сквозь их окна как сквозь скелеты. Мы пришли. Жена Клеверова оказалась дружелюбной, суетливо-радостной. Помню, я предложил Алине заняться сексом в их бане (порнографическая идея), — Алина отказала (жарко, неприятно, противно). Снова после бани — угощение. Корысть в этом случае была долговременная. Усиленная забота о здоровье Клеверова. У него тоже было нестабильное течение гипертонии с пароксизмальной аритмией. Через год он умер; я был рядом, но не спас. Его вдова потом перестала приглашать нас мыться, и смотрела косо… Но тогда ещё снова приехал Государев вместе с обречённым на скорую смерть Артёмом. И мы отправились к Клеверовым в баню. Государев научил плеснуть пиво на камни для хлебного запаха. Артём был, как обычно, немногословен, дружелюбен и страшен. К тому уже времени его девушка его кинула.

Мы с Алиной. Гуляем по Просцову. Мрачный осенний посёлочек. Но мы прошли его сквозь, упрямо. К Совхозу, озирая ряды домиков, перелесочки, изгибы ландшафта, всё серо-бело-угрюмое.

В том же лесочке, куда водили Государева. На проталине. Счастливо. В лесу, но уже не надо прятаться. Март. Солнце, тихо, и мы молчим. Смотрим на глухие домишки Котова через тающее серо-снежное поле. Божьи коровки кишат в солнечном припёке. Почему-то я только лет пять назад узнал, что Алина не любит насекомых…

Ещё, накануне нового года. Поехали на лыжах в тот же лес. Вначале наделал лыжных следов на Пугачёвском потенциальном огороде, голо-мёртво-снежном. Алина учит меня кататься коньком. Не получается, про себя злюсь. Но Алина презрительно-беспощадна. И у меня постепенно получается. Катаемся с маленькой горки. Думаю о возвращении к печке, в тепло; хочу секса в этом диком тепле, и меня коробит, что, как видно, новая жена моя не думает о сексе как я, с порнографическим оттенком, думает чисто, просто, незадачливо. Она даже может отказаться от него как ритуала, и это довольно тяжело мне, придавленному к земле порнографией. И потом приходят эти школьники, и я им пою «У хороших людей». И Алина даёт мне записочки-проводнички к запрятанной у колонки бутылке шампанского.

Глава 6. Врач всеобщей практики

«В тяжком труде ты будешь питаться от неё во все дни твоей жизни. Она произрастит тебе колючки и сорняки, ты будешь питаться полевыми злаками. В поте лица своего ты будешь есть свой хлеб» (Бытие 3:17–19, Новый русский перевод).

Ну, это громко сказано, скорее — «доктор на все, какие есть, руки, из российской глубинки». Так я со временем стал себя там видеть. От Богомоловой помощь была слабая, я был предоставлен, по факту, самому себе, своему серому справочнику, да незатейливым советам Вероники Александровны и фельдшеров (поездки на конференции в Т… давали что-то теоретическое, практического — мало). А между тем, мне очень скоро стало очевидно, что быть просто «врачом-терапевтом» в Просцово почти невозможно. Странно, но никто не смог донести мне сей очевидной мысли раньше, да и сам я об этом почему-то не думал. В Просцово меня, как презренного Айболита, осаждали пациенты с абсолютно всеразличной патологией, и все они ожидали от меня, что не кто-то там, в Т… и К…, а именно я́ стану для них урологом, педиатром, хирургом, дерматологом,