— Минуя Лондон и Сингапур? Я не согласна.

— А на финансиста согласна? Он сейчас приедет, между прочим…

— Может, ему сразу подъехать в ЗАГС, где я буду ждать его в подвенечном платье? А потом мы улетим на Майами. Все вместе, как ты и хотела.

Жаль, что в сумке лежит тонюсенький «Хазарский словарь», а не увесистый том какого-нибудь Умберто Эко: Дарлинг с трудом подавляет в себе желание треснуть Коко чем-нибудь тяжелым по башке. Не преследуя при этом никаких особенно кровожадных или человеконенавистнических целей. Ей просто хочется, чтобы Коко заткнулась. И перестала нести пургу, какую обычно несут все just married, озабоченные устройством судьбы своих несчастных (как они думают) незамужних и неженатых друзей. Мир, по осоловевшей от супружеского счастья Коко, довольно примитивен, всякой твари в нем должно быть ровно по паре: к любой Барби пришпилен Кен, к любому астронавту — космонавт, к таможеннику — контрабандист, к кофе — сливки, к врачам без границ — медсестры без дипломов, к скучающим богатым сучкам — водопроводчики… И вся эта огромная колышущаяся масса должна оголтело любить друг друга и с периодичностью раз в три секунды обмениваться кольцами.

— Ты не поверишь, но я скучала по тебе. И по твоим шуточкам, — хохотнув, заявляет Коко.

— Конечно, не поверю, ни разу. Могла бы и позвонить, если так уж скучала…

— Ты бы тоже могла позвонить.

— Как-то не хотелось отвлекать тебя от супружеских обязанностей.

— Правда он душка?

Коко всегда проявляла завидное постоянство в определениях: герои ее многочисленных романов были душками, и никак иначе. Черноземный Вассилис похож на душку меньше всех: меньше, чем даже мутноватый дилер из автосалона «Пежо», с которым Коко таскалась прошлой весной. Тот хотя бы использовал ключи от машины по прямому назначению.

— Он просто лапушка. Кстати, куда это запропастился наш лапушка?

«Лапушка» появляется ровно через минуту.

— Ну что? — интересуется у Вассилиса Коко. — Приедет?

— Будет минут через двадцать, если не застрянет в пробке.

Двадцать минут проходят в беспрерывном и бессмысленном щебетанье Коко (будь Коко птицей, Превер не посвятил бы ей ни строчки). Не особенно разговорчивый Вассилис изредка вставляет свои универсальные «ага» и «угу», а Дарлинг и вовсе не участвует в разговоре. Она размышляет о неведомом ей финансисте Костасе. Брат грека тоже должен быть греком, никем иным, но воображение почему-то рисует Дарлинг опереточного цыганского барона. В шелковой косоворотке, атласной жилетке, штанах в мелкий вельветовый рубчик и реликтовых плисовых сапогах. На голове Костаса лихо сидит мягкая фетровая шляпа с заткнутым за тулью пером фазана; висящие на брюхе часы-луковица каждые пятнадцать минут исполняют первые такты популярной цыганской песни «Ай, да-ну, да-ну, да-най», а в руках… В покрытых шерстью руках Костаса обязательно должна оказаться плетеная корзина, набитая сложенными в пачки самыми ходовыми валютами мира — ведь он же финансист! Что именно финансирует Костас — не совсем ясно. Должно быть, наркотрафик, оттого все его карманы полны расфасованного по пакетикам героина. Ухмыляясь золотозубой улыбкой, Костас ввалится в «Ноа» не один. С ними припожалует цыганский ансамбль песни и пляски, штук шесть привокзальных гадалок и два ручных прямоходящих медведя. Ромы будут бить себя по ляжкам и рвать гитарные струны, медведи — реветь и требовать безалкогольного мохито, а гадалки — приставать к посетителям с традиционным «Ай, бриллиантовые, не совру ни слова, всю правду скажу!»…

Надо бы увековечить этот сраный лубок в ЖЖ.

…Финансист Костас входит в «Ноа» через полчаса, и Дарлинг сразу же понимает, что никакого поста в ЖЖ не будет. И есть немаленькая угроза, что и сам ЖЖ, ее любименькая жежешечка, может потерять актуальность.

Теперь, после появления Костаса, она кажется Дарлинг чем-то несерьезным и глупым. Прибежищем картонных героев, от нечего делать примеряющих картонные маски. Картонные герои стоят на цыпочках и изредка подпрыгивают и пытаются взгромоздиться на плечи других героев, таких же картонных, — только бы их заметили. А Костасу вовсе не нужно становиться на цыпочки — никогда, ни при каких обстоятельствах. Достаточно просто войти, кивнуть присутствующим, сесть в кресло и мельком взглянуть на часы.

Ulysse Nardin.

Культовые «Улисс Нардин», а никакая не луковица в подбрюшье. Лерка бы с ума сошла. Впрочем, мысль о Лерке исчезает, едва возникнув. Как и мысль о несчастной жежешечке. Как и мысль о том, что между двумя греческими братьями нет ничего общего. Голова Дарлинг пуста, как школьный класс в самом начале лета. Или в его середине.

Составленные друг на друга парты стоят в углу, стулья вывезены, окна без штор — и лишь на доске еще виднеется нестертая надпись: «ОН МОГ БЫ СПАСТИ ДЖИН».

Он — мог бы.

Все дело в значительности Костаса: мужской и человеческой. Все дело в его безупречности. Именно так, он безупречен. Безупречен его костюм (явно пошитый на заказ, а не купленный), безупречны дорогие туфли, безупречна белая рубашка, и галстучная заколка безупречна тоже. Под циферблатом часов «Улисс Нардин» спят астролябии, секстанты и компасы с морским ударным «а» — компáсы, но представить его капитаном шхуны — невозможно. Как невозможно представить матадором, автогонщиком, карточным шулером, медиамагнатом, политиком, успешным архитектором или просто плейбоем. Живое воображение Дарлинг бессильно перед отражающим светом белой рубашки, так что утечки инсайдерской информации не предвидится.

Придется довольствоваться тем, что доступно глазу.

Трудно сказать, красив Костас или нет. Скорее нет, но миллионы женщин отдали бы все, чтобы такой человек оказался поблизости. Миллионы минус Дарлинг, она чувствует себя восхитительно свободной. Какой еще никогда не была. Или какой была бы с Джин, примеряющей шляпы. Никакого волнения, никакого покалывания в затылке и легкого шума в ушах (именно с шума в ушах и покалывания начинались все ее мало-мальски сто́ящие романы), — бедолага Коко, не видать тебе Майами!.. При хорошем раскладе они с Костасом могли бы подружиться. Но Дарлинг не настолько глупа, чтобы не понимать: такой расклад ей не обломится. Ни при каких обстоятельствах. Между мелкой сошкой из нотариальной конторы и мужчиной, чьи туфли стоят два ее месячных оклада, нет ничего общего.

— Итак, — произносит Костас, глядя Дарлинг в переносицу.

— Это Дарья, — произносит Вассилис, глядя в переносицу брата. — Я тебе о ней говорил.

Больше всего Дарлинг боится, как бы чертов василиск не сморозил что-нибудь лишнее. Например, что она близкая подруга его жены Коко. Это было бы самым провальным резюме из всех возможных. Странно, что это так ее волнует, ведь еще пять минут назад она и не помышляла о притязаниях на место личного помощника. И странно, что ее ноздри улавливают легкий запах табака и ванили. Никаких предпосылок к ванили нет.

— Дарья. Отлично. Меня зовут Костас. Хотите работать у меня?