для тертого жизнью мужика про прекрасную принцессу. Не спеша и давая привыкнуть к каждому прикосновению, я ловил все ее движения и желания. Мы соединились, как написано «будут одной плотью». Мы и стали. Уснули, счастливые, в объятьях друг друга.

Глава 10

На новой бричке, загрузив багажник припасами, мы двинулись в вотчину. Домна устроилась сверху припасов. Доктор обещал прибыть к ужину. Уютное солнышко отдавало последнее тепло этого лета. Дороги еще сухие. Народ ходит за грибами. Я в своем английском костюме. Алена в белом городском платье, повязанном поясом прямо под грудью. С открытыми руками, но поднятым коротким воротником. Сверху плащ, застегнутый заколокой чуть ниже шеи. От капора отказалась. Зато накинула шелковый красный платок и сверху на него плетеный обруч. Сразу стала похожа на магиню. Странно. Мужчин можно назвать по разному: волхвы, знахари, ведуны, маги. А к женщинам подходит либо ведьма, либо колдунья. Причем, ведун — звучит нейтрально, ближе к положительному, а ведьма — резко отрицательно. Словом, вид у Алены волшебный и загадочный. Провожающие оценили. Платье из моды вышло. Но плевала она на все моды. Она сама по себе мода.

«Едут», — раздался далекий крик. Не хуже, чем в «Формуле любви». Знахарка хитро улыбается. Наверняка, послала кого-нибудь известить.

Нас встречают все. Карп держит каравай с солонкой на вышитом рушнике, рядом староста. Судя по его выражению, каравай у него только что отобрали на авторитете. Дуня кланяется. Петьша солидно стоит, но картуз снял. Егора не вижу. И братьев-костоломов нет.

Обычаев я не знаю и стесняюсь. Алена чувствует и поручает меня Домне. Крестьяне не знают, как реагировать. Вроде, у бар свои дела. Но перемигнулись, какое-то невидимое разрешение получили. И началась гулянка. Нас водили за руки, дорогу перекрывали, за невесту выкуп просили. Я только выполнял, что подсказывали и растерянно улыбался.

К столу наготовлено всего на крестьянский вкус. Больше всего пирогов, закусок. Мясо народ не очень жалует. Вроде, как баловство. Показатель статуса. Пищу предпочитают жирную и плотную. Крепкая называется. Каша, так каша. Чтоб ложка стояла. Обязательно с маслом или салом, да побольше. Само сало везде. Даже картошку жареную польют маслом дополнительно. От водки никто не откажется. Стаканчик тридцатиградусного хлебного вина — желательное блюдо на столе. Не зря мы его привезли четыре ведра — по четвертям, это около трех литров, в оплетенных бутылках.

На нас приготовили особо. «Барские кушанья». Рыба речная в соусе из сметаны и сыра, желудок фаршированный, поросенок в яблоках, жаренные гуси и куры, паштеты, грибные и печеночные. Дуня накупила запасов на оставленные деньги и все под бочком пыталась отчитаться.

Я понял, что до этого кормили они нас на свои. И остатки хозяйства держались на голом энтузиазме. А я их еще так дожимал. Мне стало стыдно.

«Потом обговорим все, — приобнял я Дуню за плечи, — а сейчас надо вот что».

По моему указанию замариновали мясо барашка. И я рассказал рецепт простого кетчупа с яблоками. Помидоры выращивают, яблоки ранние тоже поспели. Кухарка покивала и занялась.

После обеда я решил прокатиться до Окатова и Чижова. Петьша сказал, что соседи овес травят. Не хочется настроение портить, но свои опорные пункты и резидентуру проведать надо, а то не успокоюсь.

Я двинулся верхом.

Не доезжая Окатова удалось разглядеть дым от костра у опушки. Егор с родственниками-разбойниками? Так доехал бы сюда. И я, не заезжая на хутор, двинулся к лесу. От хутора в мою сторону побежали две кряжистые фигурки. Я дождался братьев на краю поля. Пока дожидался, с седла увидел, что овес изрядно потоптан.

Пров и Яков чернее тучи. В руках по ореховому дрыну. У Прова рубаха разодрана.

— Доброго здоровьичка, Андрей Георгиевич, — стянули они картузы и поклонились.

Я спешился. Они осторожно пожали протянутую руку.

— Докладывайте.

— Улей поломали. Я их гоню, а они меня нагайкой, — насупился Пров.

— А ты?

— Так что я. Они с барином. Господин Куликов пожаловали.

За нападение на барина каторга. А там вырывание ноздрей и клеймение, битье иУралс демидовскими заводами, цепь в забое. Их можно понять. Прыгаю в седло, едем к опушке.

Лошади в стороне привязаны к колу. У костра человек пятнадцать. Трое в центре выделяются шумом: хохотом, криками и громкой речью, остальные поддакивают и обслуживают. Кто корягу в костер тащит, кто разливает из бутылки что-то. Ружья стоят пирамидой. Столик низкий с закуской. Самый важный — лет тридцати пяти, с пшеничными усами и кудрями, рожа розовая. Красивая венгерка распахнута, под ней белая рубаха. Другие два в чем-то непонятно-кавказского типа. Обслуга смотрит недобро, узнала братьев.

Я спешился за метров за двадцать. Наклонив голову подхожу не спеша.

— Вы кто и что на моей земле делаете?

— Известное дело, — отвечает крепкий мужик с кинжалом у пояса, — их благородие охотятся.

— Это кто тут — их благородие? — усмехнулся я и сплюнул под ноги.

— Вы сам кто будете, сударь? — отозвался один из друзей помещика.

— Зарайский моя фамилия. А что, Куликов онемел внезапно?

— Что вы позволяете?! — Вскочил с раскладного стула помещик, — мы всегда охотились тут и впредь будем.

— Понятно, — взгляд мой упал на ломанный улей с остатками размазанных по земле сот.

Я подошел к Куликову. Он чуть выше меня. Ухмылка наглая. Я чуть улыбнулся в ответ и кивнул. Затем схватил за отвороты венгерки и что было дури ударил лбом ему в лицо. «Взять на кукан», так это в уголовной традиции называется. Куликов вскинул руками и осел мимо стула.

Ко мне дернулся здоровый мужик, кинжал не достает, уже хорошо. Не то место красиво ногами размахивать. Надо эффективно. Еще в юности тренер по классической борьбе учил, что если прижало сильно, надо бить ступней в колено. Развернуться, будто убегаешь, и удар назад. Дальнейший опыт внес свои изменения в методику. Я тренировался бить с концентрацией. На жестянках. Кладешь в метре от себя банку и резко одним ударом сминаешь, потом другую дальше отодвигаешь. Потом на дерево проволочкой привязываешь. И так до уровня пояса.

Так я и сделал. Нырнул под вытянутую руку и ударил. Нога выгнулась в другую сторону, я проводил тушу на землю. Пока все замерли от неожиданности и необычности происходящего, я поднял рывком за куртку Куликова. Глазки плавают, кровь заливает усы и рубашку. «Еще раз без разрешения появишься, здесь и останешься. Понял!? — Заорал я, — ну!?»

«Понял» — чуть заикаясь шепнул помещик.

Тут дворня пришла в себя. Один ретивый выдернул ружье из пирамиды. Я выхватил нож.

Выстрел грохнул, но не рядом.