Я чувствовал, как колотится в горле сердце. Развернулся, пошел обратно. Вокруг — полная тишина. Возле дворца Мин, где вчера я беседовал с профессором истории, прогрохотали танки националистов, разбрасывая по сторонам грязь. Солдаты кричали и делали знаки, чтобы я покинул улицу. И снова тишина, я в полном одиночестве шел по мостовой Чжонгшан.

Остановился. Вокруг меня ничто не шевелилось. Даже птицы примолкли на ветках. Подстриженные деревья, высаженные по обеим сторонам дороги, уводили взгляд на полмили вперед. Мертвая тишина и пустота, зимнее солнце освещает арки ворот. Я встал посередине дороги, глубоко вдохнул и медленно развел руки, поднял к небу ладони. Сердце громко стучало, казалось, оно бьется в моей голове.

Земля подо мной задрожала, неужто землетрясение? Я посмотрел под ноги, и в тот же миг у ворот грянул взрыв. Он разорвал тишину, клены согнулись, как при сильном ветре, птицы в панике поднялись в воздух. Вспыхнули языки пламени, а над воротами поднялось облако дыма и пыли. Я присел, закрыл голову руками, и тут новый взрыв потряс землю. Затем послышался звук, напоминавший шум дождя, шум этот становился все громче, пока не перешел в рев. Небо вдруг потемнело, на меня посыпались пыль и штукатурка. Я заметил, как на темном горизонте появилось более десятка танков, их свирепые морды смотрели в сторону улицы Чжонгшан, над башнями трепетали японские флаги.

Я подскочил и побежал к дому. Прерывистое дыхание и шум шагов заглушали грохот танков и визгливые свистки. Я бежал и бежал, легкие горели, пульс превысил все мыслимые пределы. Добежал до улицы Чжонцзян, нырнул в соседнюю улицу, миновал дом Лю и выскочил в переулок. Пыльного облака здесь пока не было. В доме тихо. Я колотил в дверь, пока замки не открылись. Шуджин стояла на пороге, смотрела на меня, словно на привидение.

— Они здесь, — сказала она, увидев мое лицо и заметив, что я еле дышу. — Они здесь?

Я не ответил. Вошел, запер за собой дверь на все замки и засовы. Затем, когда дыхание пришло в норму, поднялся наверх, сел на диван, нашел место среди японских словарей и набросил на ноги стеганую накидку.

Итак, что я могу написать? Только то, что случилось. Морозный полдень мог бы быть прекрасным, не возьми японцы Нанкин так же буднично, как ребенок ловит сачком стрекозу. Боюсь выглянуть в окно — японские флаги, должно быть, развеваются над городом.

Нанкин, 14 декабря 1937, утро (по лунному календарю двенадцатый день одиннадцатого месяца)

Ночью шел снег. Пурпурная гора за крепостными стенами уже не белая, а красная от огня. Пламя, охватившее ее со всех сторон, цвета крови. Оно отбрасывает в небо страшный ореол. Шуджин долго стояла у открытой двери, в дом вливался холодный воздух, и вскоре я уже видел собственное дыхание.

— Видишь? — повернулась она ко мне. Волосы распущены по спине, в глазах торжествующий красный огонь. — Горит Цзыцзинь. Все, как я говорила.

— Шуджин, — взмолился я, — не стой у двери. Это опасно.

Она повиновалась, но не сразу. Закрыла дверь, пришла и молча села в углу, прижала к животу два старинных заклинания, которые привезла из Поянху. Ее щеки раскраснелись на морозе.

Почти все утро я просидел за столом рядом с чайником. Чай в чашке стыл. Прошлой ночью мы спали несколько минут, полностью одетые, в обуви, на случай, если придется бежать. Время от времени кто-то из нас садился, смотрел на закрытые окна. Говорили мало. Вот и сейчас, несмотря на солнечный день, в комнатах темно — ставни плотно закрыты. Каждые полчаса включаем радио. Новости противоречивые — невероятная смесь пропаганды и дезинформации. Кто знает, где правда? Мы можем только догадываться о том, что происходит. Время от времени слышу грохот — по Чжонгшан идут танки. Иногда доносится стрельба, но происходит это вдали, и перерывы между взрывами довольно долгие. В моей голове все смешалось, иногда я забываю, что нас оккупировали.

Примерно в одиннадцать часов мы услышали шум, похожий на минометный огонь. Переглянулись. Затем начались отдаленные взрывы — один, два, три, четыре — через короткие промежутки, и снова все стихло. Прошло десять минут, и в нашем переулке начался страшный шум. Я подошел к торцовой стене, заглянул в щель между ставнями и увидел, что чья-то коза отвязалась от привязи и бегает в панике, спотыкаясь, наталкиваясь на деревья и ржавую металлическую ограду. Она раздавила копытами сгнившие летние гранаты, и снег окрасился в цвет крови. Никто не вышел из дома, чтобы поймать козу. Должно быть, хозяева уже уехали из города. Только двадцать минут спустя коза сумела выбраться на улицу, и снова наш переулок погрузился в молчание.

После той ночи Джейсон начал на меня смотреть. У него вошло в привычку смотреть на меня, когда мы возвращались домой из клуба, когда я готовила еду или когда все мы сидели в гостиной перед телевизором. Когда я подносила клиенту зажигалку, Джейсон стоял в нескольких футах от меня и смотрел так, словно его забавляло все, что я делаю. Такое внимание было ужасно и в то же время волнующе — раньше никто на меня так не смотрел, и я не представляла, что сделаю, если он подойдет ко мне. Я все время подыскивала предлоги, чтобы не попадаться ему на пути.

Пришла осень. Изнурительная жара, раскаленный металл, запахи жареной еды и канализации уступили место более прохладной погоде. Небеса очистились от мглы, клены засыпали город рыжей листвой, в воздухе пахло дымом. Казалось, мы вернулись в послевоенную Японию и ходили между кострами, на которых готовили пищу. Стоя на галерее, я могла дотянуться до ветки и сорвать зрелую хурму. Комары покинули сад, и это расстроило Светлану — она сказала, что после их отлета мы все обречены.

Фуйюки так и не посетил клуб. Ши Чонгминг продолжал упорствовать, иногда я думала, что мои шансы увидеть фильм равны нулю. Однажды, не выдержав, я села на поезд до Акасаки и в уличном автомате набрала номер телефона с карточки Фуйюки. Медсестра — я была уверена, что это медсестра, подошла к телефону и сказала: «Моси-моси»[52]. Я замерла с трубкой у уха, вся моя отвага немедленно испарилась. «Моси-моси», — повторила она, но я уже отказалась от своего намерения — бросила трубку на рычаг и пошла прочь от будки так быстро, как только могла, не оглядываясь. Возможно, Ши Чонгминг был прав, когда говорил, что нельзя получить шелк из листа шелковицы.

В Кинокунии, большом книжном магазине в Синдзю-ку, я скупала книги по альтернативной медицине. Купила и несколько китайско-японских словарей и сборники очерков о якудзе. В следующие дни, в ожидании визита Фуйюки, запиралась в своей комнате на долгие часы и читала о китайской медицине, пока не узнала все о прижигании[53], об акупунктуре каменными иглами, о ранних операциях Хуа То[54] и экспериментах с анестезией. Вскоре до меня дошел смысл упражнений «Игры пяти зверей»[55]. Ознакомившись с работой Шен Нонга «Materia Medica»[56], я могла теперь рассказать о систематике растений. Я читала о костях тигра, о желе из черепахи, о желчном пузыре медведя. Ходила в магазины университетского городка, достала образцы жира угря и медвежьей желчи. Я искала средство, которое могло бы перевернуть принципы ре — и дегенерации. Ключ к бессмертию. Этот поиск в той или иной форме продолжается со времен появления человека. Даже скромный тофу[57], как говорят, был создан китайским императором в попытке раскрыть тайну бессмертия.