Блаш оживленно воскликнула:

– А вон Шло! Ну тот, который снял про кровавую баню для няни.

Фостер присмотрелся: так вот ты какой, человек с рыгающим голосом. Блаш склонилась к экрану. Ее друг-продюсер, едва держась на ногах, замыкал процессию. Блаш пояснила:

– Он нанимал шумовика, который озвучил мой крик.

Шло медленно повернулся лицом к камере, посмотрел прямо на Блаш и послал ей воздушный поцелуй. А потом шагнул в дверной проем и исчез.

Тренькнул звонок входной двери. Митци успела забыть этот звук – к ней давно не приходили.

Вот уже много дней она была очень занята: перебирала свои аудиопленки, искала оригинальную запись крика Джимми. Хиленькое, искаженное его подобие можно было услышать во время телетрансляции церемонии вручения «Оскара». На месте же события поднялся дикий вой тысяч глоток, слившийся с электронным визгом обратной связи акустического оборудования. Судя по тому, что произошло в зале, качество записи было отличным, но той пленке пришел каюк.

Лимбические системы трех с половиной тысяч человек слились в одно целое и родили один звук, один тон; так чудовищная свора псов вторит сирене пожарной машины. Звук получился идеально: на единой частоте, с громкостью достаточной, чтобы разнести вдребезги здание, словно бокал шампанского.

Двадцать тысяч фанатов на рок концерте седлают такую же лимбическую волну, эйфория охватывает серое вещество у всех сразу, влечет к слиянию в единое целое. Или когда на стадионе забит гол и пятьдесят тысяч фанатов захлестывает взрывная лимбическая волна. Такой кайф не поймаешь дома, сидя перед телевизором.

Вопль Джимми превратил эмоциональную реакцию зрителей в динамит, зарядил чудовищную бомбу общим ужасом. Бедняга Шло.

Телефон подавал сигнал непрослушанного голосового сообщения Шло с вечера вручения «Оскара», последнее «прощай». Наверное, такие сообщения оставляли звонившие из башен-близнецов, прежде чем прыгнуть в окно. На экране значилось, что сообщение длится пятьдесят три секунды. У нее не хватало духа прослушать эти пятьдесят три секунды записи. Телефон подавал сигнал уже много дней подряд.

Митци уединилась в звуковом колодце, выключила звук телевизора и смотрела прямой эфир.

В полупрозрачном мерцающем шелковом неглиже объявилась невесть откуда взявшаяся Блаш Джентри: вспыхнула звездой и полностью завладела чувствами десяти миллионов зрителей. Мир так соскучился по лучику света, что просто поглотил Блаш. Пока к ней сквозь толпу пробиралась «Скорая», Блаш махала перед объективами камер ослабевшей рукой. Уставшие от мрачных панегириков святоши всех конфессий радостно приняли актрису в свои заботливые объятия – всем ведь хочется присоседиться к чему-то более приятному, нежели похороны. Бородатые раввины, имамы в тюрбанах и патеры со стоячими воротничками бросились к полуголой женщине в порыве милосердия и сострадания.

Глазами Митци наблюдала, как «Скорая» увозит Блаш, а ушами искала нужный крик. Надев наушники, прокручивала запись за записью. Ей требовалась лишь секунда, чтобы понять: это не Джимми. Секунду на один крик, секунду на другой… Уловив звук где-то снаружи, она поставила запись на паузу и приподняла один наушник.

Простенки комнаты были плотно утрамбованы окатанным гравием, чтобы заглушить любое эхо. В акустически идеальном помещении единственным звуком был гул в ее собственной голове, фоновый шум человеческого существа.

На экране телевизора вокруг полицейских заграждений собирались люди.

Митци надела наушники поудобнее и тут же снова услышала какой-то звук. Не крик, не часть записи – что-то снаружи. Она сняла наушники и прислушалась. Посмотрев на монитор камеры входной двери, увидела незнакомца – ни дать ни взять торговец, только без чемоданчика с образцами товаров. Во всяком случае, на уличного проповедника не похож. Нажав на кнопку интеркома, Митци ответила на вызов:

– Да?

Он осмотрелся, увидел глазок камеры в стене над головой:

– Здравствуйте, я ищу «Айвз Фоли артс».

У него были очки, как у Бадди Холли, со стеклами такими толстенными, что глаза заполнили все пространство в оправе. Стрижечка как у хорошего мальчика, челочка набок, над ушками побрито, приличного вида ботиночки – просто картинка из журнала. Где-то она его видела… может, в новостях?

Говоря на камеру, он сообщил, зачем пришел:

– Мне нужна запись крика. Говорят, вам нет равных.

Ее давно преследовала мысль, что мы сами накликаем свою гибель. Кто-то – в мгновенья наивысшего страдания. Кто-то – в великой радости и любви, осознавая, что вот он, предел восторга, и никогда более такого не изведать. После долгих лет охоты по самым гнусным кабакам, заигрываний со всяким отребьем в бильярдных Митци почувствовала, что на ее порог, напялив на нос очки, взошла смерть.

Она вышла из акустического колодца в коридор, поднялась по лестнице и открыла дверь.

Этот человек – или его брат-близнец – был ей знаком. Он тоже ошарашенно смотрел на Митци из-под очков; его лицо застыло.

Перед ней стоял человек из телевизора, тот маньяк, который похитил Блаш Джентри.

Блаш узнала лицо в телефоне Фостера, только не могла вспомнить имя. Чтобы хоть как-то помочь, дала ему список местных специалистов-шумовиков. Все это был наследственный бизнес, трудившийся на поприще озвучки шума в кино испокон веку. А еще она раскрыла секрет, как попасть в «комнату страха», чтобы он мог свободно выходить и возвращаться.

Фостер, не желая оставаться в долгу, тоже решил быть полезным: отодрал ошметки сантехнической ленты с кресел дряхлого «Доджа», художественно намотал ей на запястья и лодыжки, да еще и пообтрепал концы ленты, чтобы выглядело так, будто их перегрызли.

Они прикатили в Голливуд вдвоем, как семейная парочка, живущая за городом. Фостер высадил Блаш из машины за несколько кварталов от места, где проходили массовые похороны, у котлована – раньше тут стоял кинотеатр «Долби». Босоногая и в одном лишь белье от «Виктория сикрет» – почти самом лучшем из своего гардероба, – Блаш чмокнула его и попрощалась. За недели, проведенные вместе, она несколько раз подстригла Фостера. А он мыл ее волосы. Волосы сыграли роль предварительных ласк, и в «комнате страха» случился секс. Ну такой, чтобы время скоротать. Нечего делать? Займемся сексом! Ничего интересного по телику? Займемся сексом!

В общем, секс как проявление стокгольмского синдрома, вот только оставалось неясным, кто кого держал в заложниках.

Итак, простившись с Фостером нежным поцелуем, Блаш заковыляла к толпе скорбящих, навстречу славе. А Фостер надел последнюю оставшуюся в чемодане свежую сорочку и лучший галстук. Как же кстати пришелся чемодан, который он собрал много месяцев назад для полета в Денвер!.. Со списком в руке он прошелся по студиям. Вход в «Айвз Фоли артс» располагался на узенькой улочке, можно сказать в подворотне, и не было здесь больше ничего, кроме черного входа в какой-то азиатский ресторанчик да на склад автомобильных покрышек. Припарковаться удалось только между мусорными контейнерами. К бетонной стене была прикручена вывеска: «Айвз Фоли артс». Буквы на вывеске отслаивались, а какой-то козел замалевал половину надписи краской из баллончика.