Прибыв в Сургут, Соткин застал рыбачий посёлок напуганным и перевозбуждённым. Все говорили, что в тайге несколько дней тому назад чекисты уничтожили банду. Рассказывали, что среди чекистов тоже большие потери. Едва высадившись с парохода, Александр Александрович отправился в таёжную чащу. На подходе к известному ему месту его встретил громогласный медвежий рёв и страшный, специфический запах… Насколько знакомый, настолько ненавистный и пугающий, знакомый каждому фронтовику густой трупный запах. Не желавший встречаться с медведем и лишний раз вдыхать запах разложения, Соткин отправился к остякам, где без труда узнал детали происшествия.

– Семь человек пришли, – угощаясь привезённым Соткиным табаком, рассказывал пожилой хант, – землю копать стали. Ещё двенадцать человек пришли. Стрелять стали. Тех, которые первыми пришли, – всех убили. Из тайги пять человек ушли. Два целых. Трое раненых. Ружья брать будешь?

– Оставьте себе, – великодушно разрешил бывший капитан.

Одна странная томская семья не могла обустроить свою жизнь соразмерно новому послевоенному времени. Вопрос пропитания здесь не стоял так остро, как у большинства населения, – чекистского пайка и денежного довольствия Павла Железнова, которое постепенно становилось жалованьем, хватало. В этой семье не хватало семейного лада.

– Ты уже все мозги пропил, Павел! Как ты этого не понимаешь! – восклицала Ася.

– Брошу. Ей-богу брошу, Асенька, – в очередной раз, маясь с похмелья, обещал жене Железнов. – Я же сам вижу, что допился до края…

Он уже понял, что пагубная привычка превратилась у него в болезнь. И самое поразительное то, что он с ней смог справиться. Не бывает худа без добра, и за всю свою последующую жизнь он не выпил больше ни единой рюмки спиртного.

1943 год. Декабрь. Москва

Был тот самый случай, когда требовалось быстрое взаимодействие разведки и контрразведки. В кабинете начальника Четвёртого управления Судоплатова, как когда-то в начале сорок второго, присутствовали одновременно начальники разведки и контрразведки НКВД П.М. Фитин и П.В. Федотов, сотрудник оперативного управления Генштаба С.Г. Суровцев, заместитель Судоплатова Н.И. Эйтингон и старший лейтенант Пётр Демьянов. Он же «агент» абвера Макс. По документам советской разведки – Гейне.

– Опять, как в известной пьесе Гоголя, тема нашего собрания укладывается в четыре слова, – начал совещание Судоплатов…

– К нам едет ревизор, – подхватил Фитин.

– Так точно, – согласился Судоплатов.

– Немая сцена, – процитировал Фитин гоголевскую ремарку из «Ревизора».

– Пожалуйста, Александр Петрович. Докладывайте, – кивнул Судоплатов Демьянову.

Если сразу после возвращения из школы абвера в начале сорок второго года Демьянов терялся от присутствия высокого начальства, то теперь о нём нельзя было этого сказать. Демьянов-Гейне докладывал лапидарно и уверенно:

– Мои ссылки в радиограммах на источник в нашем Генеральном штабе два года тому назад вызвали стойкий интерес немцев к самому этому источнику. По согласованию с генералом Суровцевым я назвал его имя, – доложил Демьянов.

– Это пришлось сделать по той простой причине, что звание старшего лейтенанта Демьянова изначально не соответствовало уровню секретности сведений, которые мы поставляли немцам, – пояснил Судоплатов Федотову.

– Вот теперь, действительно, немая сцена, – сказал Федотов.

Пётр Васильевич Федотов не знал этой столь важной детали радиоигры, которую столь успешно второй год вели разведывательное управление Фитина и диверсионно-разведывательное управление Судоплатова.

– Продолжайте, – приказал Судоплатов Демьянову.

– Немцы через засланных агентов перепроверили личность генерала Суровцева. Остались довольны его статусом и даже религиозностью. Чтобы катализировать их дальнейшую заинтересованность, было принято решение передать противнику сведения о причастности генерала Суровцева к так называемому золоту Колчака.

– Спасибо, Александр Петрович. А теперь мы послушаем генерала Суровцева, – продолжил Судоплатов.

– Накануне Курской операции, – не вставая с места, заговорил Суровцев, – по согласованию со Ставкой мы отправили немцам настоящие сведения о преднамеренной обороне и о подготовке нашего контрнаступления. Наш расчёт, что эти сведения будут восприняты противником как дезинформация, полностью оправдался. Такой шаг к тому же внёс определённую дезорганизацию в действия неприятеля. А ещё в результате этой рискованной подмены авторитет «немецкого агента» в русском Генеральном штабе, то есть авторитет мой, вырос необычайно. Получилось, что я предрёк грядущее немецкое поражение.

– И у немецких разведчиков возникло желание познакомиться ещё ближе, – подвёл итог Федотов.

– Всё, к сожалению, не так просто и не так ясно, – не согласился Судоплатов. – Сейчас вдруг они стали интересоваться не только разведывательными данными, но и золотом, информацию о котором мы доводили до них крайне осторожно.

– Что из этого следует? – поинтересовался Фитин.

– Думаю, многое, – размышлял вслух Суровцев, – в том числе и то, что в Берлине утратили веру в свою победу. До нынешнего времени они были уверены, что это золото от них и так никуда не уйдёт.

– Вы пока свободны, Александр Петрович, – сказал Демьянову Эйтингон, – подождите меня в моём кабинете. И пригласите в приёмную Брянцеву.

Демьянов встал. Кивнул головой. Чётко повернулся и направился к двери. Вышел. Теперь настоящая, не театральная, немая сцена воцарилась в кабинете начальника Четвёртого управления. Хозяин кабинета и прервал эту паузу спустя полминуты:

– Когда мы решили готовить отдельную дезинформацию для министерства имперской безопасности и для абвера, мы, конечно, предполагали, что это не будет содействовать их дружбе. Но мы и предположить не могли, что утечка информации из ведомства Канариса имеет такие широкие берега и такое западное направление, что уже премьер-министр Великобритании Черчилль в Тегеране, два месяца тому назад, сказал товарищу Сталину о том, что в советском Генеральном штабе действует немецкий агент. Вы понимаете, о ком из присутствующих идёт речь? И это ещё не всё. Самое интересное, что с недавнего времени генералом Суровцевым стало интересоваться английское посольство.

– Вот это номер! – воскликнул Фитин.

– Наум Исаакович, – обратился Судоплатов к Эйтингону, – если подошла Брянцева, пригласите её сюда.

– Есть, – ответил Эйтингон и отправился к двери.

Отсутствие заместителя Судоплатова затягивалось. Наконец входная дверь снова отворилась, в кабинет вошли Эйтингон и Ангелина. Официально уволенная со службы, она была в гражданской одежде. Выглядела изящно и элегантно. Серая строгая юбка, из-под которой выглядывали чёрные сапожки на высоком каблучке, качественной английской шерсти жакет. Под жакетом белоснежная блузка с высоким воротничком, к которому прикасались кончики крупных серёжек. Её высокая причёска была сделана явно в хорошей парикмахерской и у очень дорогого мастера. Если бы не седая прядь волос, наверное, выглядела бы она моложе своих лет. Но именно это сочетание стройной фигуры, красивого молодого лица и седины в волосах делало её совершенно особым образом привлекательной и загадочной.