Что бы произошло, если бы нам удалось построить новые отношения с собственным умом? Что, если бы мы смогли по-новому отнестись к тому, что жизнь небезопасна? Что, если бы отвага или отрицание были не единственными ответами Страху, угрожающему нашей витальности и ощущению, что мы проживаем свою собственную и осмысленную жизнь? Наконец, что, если бы мы научились формировать свое Воображение, направлять его на служение тем, кого мы любим, и тем, с кем делим планету? Был бы тогда у нас шанс относиться к собственному уму и к уму других с доверием, а не подозрением?

После трагедии 11 сентября 2001 г. Конгресс США принял «Патриотический акт», давший разрешение правительству на действия, которые большинство из нас в обычных обстоятельствах сочли бы неприемлемыми и даже предосудительными. Правительство осуществляло незаконные действия не только против подозреваемых в терроризме (например, пытало невиновных мужчин и женщин) – против законопослушных граждан также были приняты крайние меры, угрожавшие их базовому праву на частную жизнь.

То, что мы с чувством правоты делаем во имя безопасности, может быть не только странным, но и извращенным. Сегодня мы лишаем беженцев права на въезд и решаем, кто из нас легален, а кто «нелегал». В огромной мере эта классификация диктуется страхом и недостатком информации. Как сказал Барри Гласснер в своей книге «Культура страха» (The Culture of Fear[128]), мы склонны бояться не того и во имя безопасности совершаем те самые ужасы, от которых пытаемся защититься.

Пример этого наблюдался в 1957 г. в Алжире, бывшем тогда французской колонией[129]. За публикацию запрещенного материала и подрыв французской власти был арестован Анри Аллег – редактор газеты Alger Républicain, занимавшей выраженную антиколониальную позицию. Газета была запрещена французским правительством в сентябре 1955 г., и Аллег вынужден был скрываться. В конце концов его схватили и поместили туда, где жестоко пытали подозреваемых в коллаборационизме, которые обычно погибали или исчезали бесследно.

После безжалостных пыток Аллега, все еще без официального обвинения, посадили в тюрьму, где он тайно написал мемуары о своем заключении, которые были вывезены контрабандой во Францию, опубликованы там, а две недели спустя запрещены. Последующие усилия снова сделать книгу доступной во Франции увенчались успехом благодаря второй публикации в Швейцарии. Французские граждане были потрясены, узнав, чтó их армия творит в Алжире, и книга Аллега «Допрос под пыткой» внесла свой вклад в некоторый сдвиг в осознании этой трагедии.

Алжирская война охватила годы с 1954-го по 1962-й. Конец конфликту положили усилия Шарля де Голля по достижению мира и отмене оккупации. По некоторым оценкам, потери алжирцев составили сотни тысяч, а французов – около 30 000 человек. Кроме погибших, бесчисленные тысячи, как Аллег, прошли через пытки такими жестокими методами, как электрошок, избиения, лишение сна, унижение и запугивание.

Для нас здесь примечательно то, что всего тринадцатью годами ранее немецкая армия оккупировала Францию и применяла к французским гражданам ту же самую тактику. Генрих Гиммлер в 1942 г. издал постоянный указ о применении «воздействия третьей степени» к любому, кто противодействует целям Третьего рейха. «Третья степень» как средство выбить признание представляла собой пытку, позволяющую гестапо или военнослужащим делать все что угодно с врагами Германии. Пытка была крайне жестокой и часто заканчивалась смертью.

Германии противостояло сильное французское Сопротивление, участником которого был Поль Оссарес. По иронии судьбы впоследствии он станет разработчиком системы задержаний, пыток и убийств бесчисленных тысяч алжирцев в ходе антиколониальной войны. По окончании войны в Алжире Оссарес уехал в Северную Каролину и обучал солдат американской армии и сотрудников ЦРУ этим методам, в дальнейшем использованным против вьетконговцев и другого гражданского населения. Словно этого недостаточно, после обучения американских разведчиков Оссарес совершил поездку в Чили. Его тепло принял Пиночет, и эскадроны смерти очень многое почерпнули из его опыта. Говорят, влияние, которое он оказал на мир пыток, невозможно переоценить[130].

Болезненная ирония в этой цепи ужасов заключается в том, что люди, которых пытали нацисты, впоследствии сами стали палачами. Как показывает опыт Абу-Грейб и Гуантанамо, ничто так не успокаивает испуганное сердце, как мысль о возможности унижения тех, из-за кого вы были охвачены ужасом. Страх делает нас бессильными, и наша жажда вернуть утраченный контроль способна заглушить голоса здравого смысла и нравственности. Правота, которую мы рассмотрели в главе 8, не только ослепляет – она может становиться убийственной.

На мой взгляд, по-настоящему кошмарными делает все эти зверства их кажущаяся неизбежность. Это травматичное повторение, с неотвратимостью маятника вновь и вновь возникающее между нациями в истории. Мы видели это в Алжире, а прежде – в Германии после Первой мировой войны, когда унизительный разгром и постоянные преследования со стороны Европы и США превратили Германию в плодородную почву для фашизма и возвращения насилия.

Этот круговорот страха, насилия, страха и еще большего насилия, иногда называемый межпоколенческой травмой, не ограничивается геополитикой. В значительной мере моя работа психотерапевта связана с пониманием этой динамики в личностях и семьях, с предложением лечения, которое замедлит или в конечном счете устранит передачу этих травм от поколения к поколению. Моя работа научила меня, что травмирующий страх не обязательно должен быть нашим наследием. Его можно исцелить.

Многие из нас, однако, считают, что психотерапия – это для «больных» или же для людей, у которых есть время посиживать себе, занимаясь на досуге самосозерцанием. Как мы узнали из этой книги, человек не мастер замечать собственные «слепые зоны»; нам гораздо легче увидеть проблемы у других. Мы узнали также, что опыт Страха в нашей жизни ставит нас лицом к лицу со своей уязвимостью, и зачастую ее невозможно переносить самостоятельно[131]. Именно от этой уязвимости мы бежим. Надеюсь, эта книга поможет нам хотя бы перейти с бега на шаг.