Но разве он услышит в этом шуме…

Цепь автоматчиков подымалась резво – обученные кадры. Впереди других скачками двигался вверх один – наверное, командир. В лихо заломленном берете, без трещотки, с автоматом на локте.

Лесь тоже рвался вперед без задержки: встать впереди Вельки, заслонить! Он же не хищник, не страшилище, он ручной! Потом вскочить на него: «Велька, вперед!» И не догонят. А стрелять побоятся!

Лесь был в пяти метрах от Вельки. Автоматчик – тоже, только ниже по склону. Он остановился. Лесь увидел его лицо. Гладкое, ленивое, со спокойными глазами. Со скошенным на сторону подбородком и кривыми губами – словно автоматчик жевал резинку. Может, и жевал… Он поднял черный маленький, будто из «Детского мира», автомат.

– Не на-адо!

Лесь понял, что не успеет к Вельке. Он ломился теперь сквозь низкий орешник прямо к стрелку.

Велька перестал стрекотать, и трещотки смолкли. Из автоматного ствола выскочила тусклая оранжевая вспышка, и он будто заквакал – редко, негромко.

Лесь сумел оглянуться в своем стремительном движении. От Вельки летели желтые клочья, и у него подламывались суставчатые ноги.

Отчаяние и режущая обида в долю секунды превратились в тугую ярость. Она – как пружина – метнула Леся в воздух. И он в полете ударил автоматчика головой под грудь, ниже задравшегося черного ствола.

Они вдвоем покатились по склону. Лесь – в беспамятную черноту. Он успел еще почувствовать, как в грудь ему вдавился дырчатый камешек: не больно, а словно о чем-то напомнил. И – все…

Первый раз Лесь пришел в себя на больничной койке. Рядом хлопотали медсестра и мама.

Ничего не болело, только руки и ноги были совершенно бессильные. И очень было жаль Вельку. Лесь все помнил. Он заплакал. Мама шепотом начала уговаривать его, а медсестра принесла маленький блестящий шприц. Лесь безропотно дал уколоть себя, всхлипнул еще и уснул. До утра.

А утром его на машине с красным крестом увезли домой.

Дело в том, что Лесю повезло с медициной. Первым врачом, к которому он попал, оказался молодой веселый дядя Андрей – сосед и знакомый. Он жил в том же квартале, что и Лесь.

Дядя Андрей сразу успокоил маму: ничего опасного, нервный шок, потрясение, скоро пройдет. Ночь пускай Лесь проведет в больнице, а потом главное – не волновать, не расспрашивать. Пару дней пусть не ходит в школу.

Дома Лесь попал под опеку Це-це. Мама, повздыхав, ушла на работу, дядя Сима – по своим делам. Це-це не приставала зря. Ходила на цыпочках в соседней комнате и только изредка спрашивала через дверь: не хочет ли чего-нибудь Лесь? Холодного грушевого морса, молока или яблока?

Лесь лежал и ничего не хотел. Приходили Пират и дядя Шкип, ласкались, жалели Леся. Желтый Кузя иногда прыгал к нему на грудь, стрекотал вопросительно:

– Что с тобой?

Лесь через силу улыбался:

– Все нормально…

Кузя был очень похож на Вельку, если на того смотреть издалека.

Теперь не на кого будет смотреть…

И опять вспомнилось, как летели от Вельки желтые клочья. А потом – лицо автоматчика со скошенным подбородком и кривыми губами. И с пустыми глазами. У Вельки глаза были человечьи, а у этого…

В обед приходили мама и дядя Сима. Чтобы не тревожить их, Лесь поднялся, съел полтарелки супа и даже сел за книгу – прочитанную вдоль и поперек «Занимательную астрономию». Сказал, что чувствует себя вполне нормально, только жаль кузнечика.

Но мама сказала, что Лесь еще болен. Вот какой он устроил себе день рождения… Нет-нет, она его не упрекает, наоборот, поздравляет с десятилетием. Но лучше перенести этот праздник с сегодняшнего дня на воскресенье. Лесь не спорил, ему было все равно.

Мама и дядя Сима ушли. Це-це осторожно шуршала за дверью.

Лесь опять лежал. То просто так, то лениво поигрывал с Кузей. Иногда думал: «Отчего же не приходит Гайка? Обиделась за вчерашнее? Или не пускают?» Но думал без тревоги.

Когда завечерело, пришел Вязников.

Лесь не удивился.

Вязников не вошел в дом, а стукнул по стеклу открытого окошка.

– Здравствуй, – устало сказал Лесь. – Видишь, я не успел спасти Вельку.

– Знаю… Я тоже не успел. Я ведь бежал недалеко от тебя.

– Да? А я и не видел.

– Конечно. До того ли тебе было…

Помолчали.

– Зато я подобрал вот что… – Вязников протянул через подоконник излучатель. Банка была истерзана, помята, но… не расплющена. Кто-то вернул ей выпуклую, хотя и неровную форму.

– Ты, что ли, выправил? – слабо улыбнулся Лесь.

– Ага. Полдня старался.

– Спасибо. Только зачем это теперь…

В банке не было ни тяжести, ни теплоты. Пустая жестянка. Вязников мог бы обидеться. Но сказал серьезно:

– Мало ли… Никто ничего не знает до конца…

Лесь вспомнил:

– А что с твоей бабушкой?

– Теперь более или менее… Ночью пришлось повозиться, но лекарство помогло. Спасибо тебе…

– Ладно… – вздохнул Лесь. И хотел спросить: «А как ты узнал про Вельку?» Но почему-то не решился, сказал про другое:

– Гайка не приходит. Отчего бы это…

– Она же оба колена вчера содрала, ее на руках домой унесли. Она ведь тоже бежала к Вельке…

– Я и про это не знал!

Вязников сказал опять:

– До того ли тебе было…

– Это ты предупредил Гайку?

– Да, по пути.

Лесь уже совсем собрался с вопросом: «Откуда ты узнал про Вельку-то?» Но Вязников словно догадался. Заспешил:

– Побегу, а то бабушка там одна… – И пропал.

Лесь повертел в руках пустой излучатель, бросил на постель. Посидел у окна. Солнце – неяркое, оранжевое – уже висело над домом Ашотика.

Ашотик все болеет. Непонятной тихой болезнью без температуры и кашля, без всяких страданий. Просто лежит, и ничего ему не надо. Даже с Денисом играет редко. Старые дедушкины часы в соседней комнате пробили три четверти седьмого. Мама на своей почте работает до семи, придет в восьмом часу. Дядя Сима тоже еще не появлялся. Лесь не скучал, но и радости у него не было на душе. Так, равнодушие какое-то.

А вечер наступил ясный, с желтым закатным небом, с алым свечением в редких перистых облаках. Но и на эти облака не хотелось нынче смотреть. Лесь отвернулся от окна. Лег опять. Но тут встревожился Кузя: издалека скакнул на грудь Лесю, а потом на подоконник. Застрекотал. Смотри, мол!

Что это? Лесь вскочил. В доме Ашотика одно из окон горело колючим зеленым огоньком! Не просто в доме Ашотика, а в его квартире. То самое окно!