Те, кто оставался в городе – купцы, промышленники, бывшие чиновники, которые после Октябрьского переворота выжидали, что все успокоится, были разочарованы и напуганы. Большевики совершали непредсказуемые поступки, убивая невиновных. На любое действие, как в физике, так и в социуме, всегда будет противодействие. Люди, не вступавшие ранее в конфликт с властями, взялись за оружие. В ответ большевики приказали населению под страхом смертной казни сдать имеющееся на руках огнестрельное оружие. До мировой войны многие его официально приобретали в магазинах.

Уголовники его тоже имели, украденное у граждан, со складов. Возвратившиеся с фронта солдаты привезли с собой и трехлинейки, и трофейные пистолеты. Кое-что сдали, в основном люди законопослушные. Многие оружие припрятали, в ожидании худших времен. Советская власть сделала выводы и впредь гражданам приобретать винтовки, пистолеты и револьверы не разрешала. Для власти вооруженный гражданин опасен. А в будущем, с началом Второй мировой войны, власти в приказном порядке обязали сдать радиоприемники. Нечего слушать вражеские голоса!

Матвей всячески старался уклониться от участия в красном терроре. Не всегда получалось, а несколько раз срывался. Понимал, что рискует, а выдержки не хватило. Однажды осенним вечером ехал к родителям на дачу. Еще не успел за город выехать, как тусклый свет фар выхватил неприглядную картину. На тротуаре недвижно лежал мужчина, женщина стояла, застыв в испуге. Вокруг нее трое мужчин. Один в кожаной куртке и с револьвером в желтой кобуре и двое солдат с трехлинейками за плечами. Патруль. Вероятно, милиционер или чекист с приданными для усиления солдатами. Похоже, не документы у женщины требовали, а пальто снимали. Его и продать можно, и своей зазнобе подарить. А забрав пальто, наверняка убьют, как и мужчину. Если снимать с убитой, пальто будет в крови. Вероятно, семейная пара. Припозднилась из гостей или с поезда. У Матвея под сиденьем два револьвера, изъятые из квартиры, где скрывался полицейский. Остановил автомобиль, вытащил револьверы. Он их после изъятия почистил, смазал, зарядил полные барабаны. Как раз на такой случай. Конечно, баллистической экспертизы никто не проводил, да и отпечатки пальцев несколько лет не делали. Старых специалистов выгнали. Новые ничего не умели. Хороший толчок даст Джунковский, жандармский генерал, которого Дзержинский привлечет для правильной постановки розыскного дела.

Все происходило быстро. Матвей в одну секунду оценил ситуацию, остановил машину. На автомобилях разъезжали партийцы, сотрудники ЧК. Поэтому патруль не встревожился, повернули головы. Еще секунда и в руках у Матвея оба револьвера. Дистанция метров семь-восемь. Промахнется только слепой. Стрелять стал с обеих рук. Выстрелов пять-шесть сделал. Между домами гулко отозвалось эхо. Никто не выглянул в окно, боялись.

Чекист и солдаты упали. Сомнительно, что женщина, попав в серьезный переплет, сможет запомнить номер машины. Слишком потрясена, шокирована. Поняла или нет, что неожиданный стрелок спас ее от неминуемой смерти?

– Беги скорее домой, если хочешь жить! – велел Матвей.

А она стояла, замерев, парализованная страхом.

– Уходи, на выстрелы патруль прибежит, плохо будет.

– Мужа убили, – тихо сказала женщина.

– Ему уже не поможешь. Дети есть? Подумай о них.

Женщина сделала шаг, другой, оглянулась, потом побежала. Матвей выбрался из машины. Мотор не глушил и дверцу не прикрыл. Обыскал чекиста, искал документы, а в первую очередь обнаружил в кармане увесистый сверток, фунта на два. Развернул тряпицу. Как и ожидал – золотые изделия – цепочка с крестиком, два перстня, кольцо, табакерка. Явно изымали у прохожих. То ли грабители, одетые под милицию, то ли чекисты, решившие быстро разбогатеть. А все едино – мерзавцы. Матвей опустил сверток в карман куртки. Ограбленным людям уже не вернуть, а оставлять не хотел, все равно достанется милиции или чекистам. Не брезговали они золотом, часами и прочим, имеющим серьезную стоимость. Причем особенно не стыдились, считали – заслуженное перераспределение неправедно нажитого. Анархисты даже лозунг выдвинули – «грабь награбленное».

Забрал из кобуры убитого револьвер, откинул дверцу барабана, присвистнул. Пять патронов стреляны, осталось два. Вот откуда золотишко, на крови. Нырнул в машину, поехал. «Левый» револьвер был уже третьим. Случись необходимость стрелять, как сегодня, можно использовать чужое оружие и выбросить в реку. Как говорится – концы в воду.

Служить чекистам верой и правдой не собирался, делать вид старательного, но тупого пролетария. С одной стороны, служба в ЧК дает защиту от репрессий для него лично и семьи. С другой – паек, жалованье, талоны на керосин и прочие блага. Большевики себя не обделяли, а ЧК была боевым отрядом партии, по выражению идеолога РСДРП Ульянова.

Матвей искренне полагал, что новая власть ненадолго. Уж очень кровожадная. Причем только эсеры реально пытались бороться, но методы были негодные – индивидуальный террор. Ну, убили они десяток партийных функционеров, что изменилось? Красные не испугались, наоборот, устроили массовый террор, убивали неповинных людей сотнями и тысячами.

Поэтому надо продержаться какое-то время, пока недовольные новой властью организуются, возьмутся за оружие. Тогда и револьверы пригодятся. В первую очередь Матвей надеялся на офицеров – армейских, гвардейских, жандармерии. Да, пытались его склонить к подпольной деятельности, тот же Савинков. Но он тоже партийный функционер, только партия не большевистского толка. А партийным деятелям Матвей не доверял. Он сталкивался с ними регулярно до Октябрьского переворота и цену знал. Они поднимали народ на митинг, шествие или другие акции, сами в критический момент исчезали. Обманутому народу доставалось по полной – от казачьих нагаек либо пулеметов армейских полков.

А сейчас терпение, мимикрия под своего. По возможности вредить новой власти, но так, чтобы заподозрить было невозможно. Оперативное дело, следствие, дознание Матвей знал почти в совершенстве, и эти знания давали изрядную фору. Единственно, что беспокоило, безопасность жены и родителей. Отцу отдал один из револьверов с запасом патронов.

– Если придет ЧК, стреляй на поражение первым. Это если их немного, трое-четверо. И телефонируй мне, в отдел. Скажешь – заболел, нужно лекарство срочно.

– Сын, безбожники пришли надолго. Лучше, если ты приспособишься. Понимаю, офицеру в душе противно, мерзостно выполнять приказы вопиюще беззаконные. Руки стране выкрутят, лучшие люди эмигрируют либо погибнут в застенках.

– Надолго – это на год, пять?

– О! Твоей жизни не хватит, не доживешь. Но рухнет их власть. Жаль, мне насладиться крушением не придется.

– Отец, а как же офицерство? Соберутся, возьмутся за оружие.

– Пустое. Генералы за власть передерутся, каждый захочет верховодить. А у семи нянек дитя без глазу. Угробят Белое движение.

– А как же Запад?

– Матвей, они спят и видят, когда Россия сгинет, развалится на куски, когда белые, красные, зеленые или другие друг друга перебьют, и тогда они смогут без особых хлопот, жертв и денег под себя Русь прибрать.