Тогда после звонка Синицыну Дмитрий и Марго приняли для себя важнейшее решение, и жизнь их изменилась в одночасье. То, что последовало после, невозможно было пересказать, так же, как еще совсем недавно представить. Ну скажите на милость, кто в наше время поверит в существование Федеральной службы времени?! Созданной якобы для того, чтобы корректировать «разрывы на полотне временного пространства и пресекать попытки хронотерроризма». А как вам такая фраза из устава ФСВ: «Одной из первоочередных задач и целей деятельности ФСВ является пресечение попыток реконструкций исторических событий, умышленных или случайных, ведущих к возникновению возможных катастрофических последствий для естественного пути исторического развития народности, нации или государства»?

Для большинства населения это просто ничего не значащий набор слов. Правда, это большинство никогда об этом ничего и не узнает.

«Нет, ВСЕ население никогда и ничего не узнает. Ни о существовании ФСВ — это ж надо, названьице подобрали, не могли что-то получше придумать, ни о людях, которые там работали, работают и будут работать. Получается, что нас как бы и нет вовсе, — усмехнулся про себя Дмитрий. — Так что и с названием париться вроде как и ни к чему».

К тому же, как теперь уже знал Дмитрий, название никто специально и не выбирал. «Федеральная» — потому что и есть федеральная, раз подчиняется непосредственно президенту. «Служба» — и есть служба, а как ее еще назвать? Ну а что «Времени» — так это для дополнительной конспирации. Бог его знает, что имеется в виду. Может, это как раз те ребята, что ремонтируют часы на Адмиралтействе или Петропавловке, а то и на самой Спасской башне? Мало ли что может быть! Хотя трудно придумать что-то еще, что могло бы прозвучать для современника более бредовей, чем «путешествие во времени».

Таким образом, получалось, что тайна ФСВ, как бы странно это ни казалось, охранялась самой сутью деятельности, которую она осуществляла.

1787 год. Курск

Бой напольных часов вывел Резанова из задумчивости. Десять утра. Уже час, как он стоит в полной неподвижности на фоне пунцовой драпировки, которой были отделаны стены просторной гостиной в доме курского губернатора. В связи с приездом императрицы ее спешно переоборудовали в залу для приемов. Посреди залы был поставлен письменный стол, за которым разместилась государыня. Чуть позже к ней присоединился де Сегюр, который был допущен в тот день созерцать «святая святых» в действии — как вершится управление огромной империей самодержицей всероссийской.

Однако начинать «присутственный день» императрица сегодня не спешила. При почтительном молчании окружающих Екатерина дописывала какое-то письмо. Рано утром из Петербурга прибыл граф Безбородко, и задержку, не без оснований, связывали с его приездом.

Граф Александр Андреевич Безбородко, так же, как и императрица, просыпался рано. Но вовсе не потому, что рано укладывался. Граф любил гульнуть и слыл известным волокитой за танцовщицами придворных театров. Так что ранними отходами ко сну Александр Андреевич похвастаться не мог. Просыпался же он спозаранку по причине подагры да этих самых сердечных дел, которые были единственной слабостью всемогущего канцлера. Частенько они ввергали его в умопомрачительные траты и приводили к таким конфузам, что о его похождениях при дворе ходили многочисленные анекдоты.

Граф был одинок, владел несметными богатствами, которыми за верную службу осыпала его Екатерина, а о его влиянии и положении в обществе и говорить не приходилось. Поэтому отказа ему от молоденьких актрисок, несмотря на почтенный возраст и не самую грациозную стать канцлера, быть просто не могло. Иногда Александр Андреевич так переутомлялся, что и вовсе спать не ложился, представая утром пред глазами матушки-государыни, лишь тщательно умывшись да обдавши парик пахучей французской водой.

Деньги на увеселения граф тратил исключительно свои, что не раз из-за навета «доброжелателей» было императрицей тайно проверено, и потому Екатерина на все это смотрела сквозь пальцы, часто говаривая: «Я ценю своего канцлера за другие материи».

Остальной же двор, изможденный бесконечными полуночными балами, банкетами и адюльтерами, просыпался поздно. Поэтому к исполнению государственных дел в присутствии своих министров и кабинета императрица обычно приступала не ранее девяти утра. К удивлению многих, такой же распорядок сохранился и во время ее крымского путешествия. Когда же Екатерина никого не принимала — по причине ли переезда или из-за отсутствия просителей, она либо писала письма своему любимому корреспонденту, французскому философу Дидро, коего еще и поддерживала материально, либо сочиняла очередную пьесу для дворцовой мистерии, которую потом отдавала в стихотворную обработку Державину. Кстати, Гавриил Романович, как придворный поэт, тоже частенько составлял императрице компанию в утренние часы. Будучи человеком чрезвычайно организованным, привыкшим к военной дисциплине, он поднимался даже раньше Екатерины, особенно в крымской поездке, куда отправился в числе ее приближенных с заданием воспеть в очередной оде сей героический поход.

Несмотря на скорый приезд государыни в столицу, Безбородко неожиданно получил от нее срочное послание, доставленное среди ночи запыленным гонцом. Государыня предписывала канцлеру «не медля, пуститься ей навстречу в связи с делом государственной важности и не терпящим проволочек!»

В ту же ночь Александр Андреевич спешно выехал из Петербурга. Единственное, о чем он позаботился, — отправил со своим секретарем записку с вручением лично в руки его сиятельству князю Николаю Ивановичу Салтыкову, наставнику великовозрастного цесаревича, с уведомлением, что он, по всей видимости, остается «на хозяйстве» в связи с его, Безбородко, спешным отъездом «по велению государыни-императрицы».

Как раз в Курске Безбородко и встретил Екатерину.

Было около семи утра, когда Александр Андреевич, не совсем еще выспавшийся после дальней дороги, а посему не в самом приподнятом настроении, доложил Захару Константиновичу о своем прибытии. На что камердинер лишь кивнул и, коротко бросив: «Вас ожидают, ваша светлость», проводил Безбородко в личные покои Екатерины.

Александр Андреевич догадывался о причине столь поспешного вызова к императрице. Наделенный энциклопедической памятью и тонким чутьем царедворца, он был уже полностью готов к возникшей при дворе новой ситуации, последствия которой пока никто, кроме него, не мог предвидеть. Даже вездесущий двор не вполне еще осознал происшедшее, к тому же далеко не все последовали за императрицей в этот вояж. Таким образом, в «ситуасьён» были посвящены только самые приближенные к государыне. Но, несмотря на клятвы «держать все до поры до времени в тайне», о возможных предстоящих перестановках стало известно в Петербурге в первую очередь канцлеру, имеющему хорошо налаженную сеть осведомителей, на которых он не жалел средств.

Александр Андреевич сидел молча, как всегда ожидая, когда императрица соизволит выйти из задумчивости. Екатерина рассеянно помешивала золотой ложечкой давно остывший кофе. Безбородко прихлебывал пухлыми губами горячее козье молоко с медом. Расшалившаяся подагра, к которой за время недельной гонки присоединилась еще и язва, не позволяла канцлеру расслабиться.