— Пусть только попробуют не сказать!

На посту сидела пожилая женщина, с виду — стерва стервой. Вроде тётки из ЖЭКа. Только та хотя бы на посетителей обращает внимание, а этой вообще по барабану, кто там пришёл и зачем.

— Здравствуйте. Скажите, к вам привозили этой ночью пострадавших с Ивановской?

Наслюнявив палец, дама важно перелистнула страничку какого-то журнала и, наконец, соизволила поднять на меня равнодушный взгляд.

— Ну привозили. А вы-то кто будете и с какой целью интересуетесь? — голос у неё, надо заметить, тоже противный. Ну точно родственница «хозяйки» ЖЭКа.

— У меня жених журналист… Державин Роман. Вчера он со своим оператором был там во время взрыва. Скажите, пожалуйста, они здесь?

Тётка вздохнула, сложила губы трубочкой и перевернула ещё одну страницу, чем уже здорово меня раздражала.

— Ты, милочка, сегодня уже третья невеста здесь, ага. Я если вам всем верить буду, работы лишусь. И извини меня, конечно, но не тянешь ты на невесту Державина. Он же у нас звезда, а ты кто?

Медленно вдохнула, выдохнула. Сцепила зубы, чтобы не заехать старой гадине по башке её же журналом. Чудом удержалась от рукоприкладства, но эмоции укротить не смогла.

— Я действительно невеста Романа Державина! И если вы сейчас же не ответите мне, здесь он или нет, я подниму всю вашу больницу на ноги! Немедленно отвечайте! — разозлившись, стукнула кулаком по стойке и сама себя испугалась. — Просто скажите, здесь он или мне ехать в другую больницу? — добавила уже спокойнее, но тётка застыла с выпученными глазами.

— Да что вы себе позволяете, девушка! Вы в больнице, а не на свидании! Кулаками стучать будете вон там, — ткнула пальцем на дверь. — На улице! В клубе! Дома! Где угодно, но не здесь! А теперь немедленно покиньте помещение, пока я не вызвала охрану.

Я злобно прищурилась, саркастически хмыкнула.

— Это вы про того дедушку, что у входа на стульчике сидит? Я вас умоляю! Он от одного вашего звонка инфаркт получит!

Тётка захлопала жирно накрашенными ресницами и побагровела от злости.

— А-ну, вон пошла отсюда!

— Нет! — рявкнула ей в ответ, оперевшись руками о стойку. — Державин у вас или нет?!

— Так, а что здесь происходит? Ирина Евгеньевна, в чём дело? Что за крики? — к нам подлетел какой-то мужчина в белом халате, сонно жмурясь и на ходу протирая очки с круглыми линзами.

Тётка открыла рот, чтобы нажаловаться на меня, но я её опередила, подскочив к мужчине.

— Прошу вас, помогите! Я жениха ищу! Роман Державин, знаете его? Он не поступал к вам?

— Да какой там жених! Вы гляньте на неё, Владимир Викентьевич. Ненормальная какая-то. Ворвалась, кричит, как ошалелая, — подала голос старая стерва, но мужчина прервал её жестом руки.

— Жених, значит?

Я часто закивала, а сердце забилось так быстро, что перехватило дыхание.

— Он жив?

— Как вас зовут?

— Что? Меня? Аа… Лиля! Так он жив?!

Мужчина усмехнулся, покачал головой.

— Да жив твой женишок. Всю ночь тебя по имени звал. Я уж сам собирался искать эту Лилю загадочную. Пойдём, невеста.

И всё. Плотину прорвало, да так, что упала доктору на грудь, содрогаясь от истерики.

— Спасибо! Спасибо вам!

Веки словно свинцом налиты, а всё тело ломит от боли, будто в мясорубке побывал. Слышу голос Ляльки, чувствую прикосновения её тёплых рук и сердце начинает стучать, как ошалелое. Ему своим писком вторит грёбаный датчик, который хочется разъебать чем-нибудь тяжёлым.

— Ром? Ты слышишь меня?

С трудом разлепил глаза, нашёл силы улыбнуться ей и, сжав тонкие пальцы, поднёс их к губам. Видел только её силуэт, но этого достаточно, чтобы узнать свою девочку.

— Привет, — голос дрожит, плакала, значит. — Я так испугалась…

— Всё хорошо, малыш, — притянул к себе и горячая её слеза обожгла мою щеку.

Потёрлась носом о щетину, вздохнула.

— Больше не делай так, Державин. А то я от тебя уйду, понял?

— Я тебе уйду. Иди сюда. Давай, ближе. Помоги мне встать.

— Ты что! Нет! Доктор сказал, тебе нельзя пока вставать! — заартачилась, пытаясь уложить меня обратно.

— Этот головорез объявил бы меня недееспособным инвалидом, если бы мог. Только я не впервой, знаешь ли, огребаю. Не мальчик.

Лиля удерживала меня за руку, хотя, скорее, держалась сама. Вставать пришлось своими силами и на это ушло немало времени.

— Ну как ты? — обеспокоенно заглянула мне в лицо и вроде даже разглядел её глаза. — Позвать кого-нибудь?

— Тебя достаточно, — превозмогая бешеное головокружение, обнял Ляльку, уткнул её себе в грудь. — Всё хорошо. Я денёк-другой поваляюсь и к тебе вернусь, ладно?

Тихо всхлипывая, Лялька закивала болванчиком, но так и не оторвалась от меня. А уже начало мутить и я вот-вот свалюсь мешком ей под ноги.

— Малыш, ты Тима видела? Врач сказал, ему осколок в бочину влетел. Надо проведать придурка. Я сам не дойду.

— Хорошо, — отступила вытирая слёзы. — Я сейчас навещу его.

— И вещи мои забери. Там деньги на еду и такси.

Лиля шмыгнула носом, жаль, выражение её лица разглядеть не смог. Всё плывёт и в ушах до сих пор звон стоит.

— У меня есть…

— Ну всё, отставить слёзы! Иди сюда, — коснулся своими губами её губ, и, ощутив их мягкость, податливость, застонал от удовольствия.

Лилька восприняла это как стон боли и поспешила прервать поцелуй.

— Ложись… Полежи немного. Я сейчас сбегаю к Тиму, а потом тебе поесть принесу.

Моя девочка заботливая. А я же придурок… Чуть на тот свет не отправился, едва её одну не оставил. Пообещал себе, что уволюсь сразу же, как только из больницы выйду. Плевать на всё. Хочу семью. Жену в лице Лили и мелких карапузов от неё же. Хочу дом и сад. Чтобы кровь, кишки, свистящие над головой пули — всё это осталось в прошлом. Чтобы забылись моменты, когда прощался с жизнью и, наконец, остался лишь мой мир, в котором мы с Лялькой будем счастливы.

*****

Ближе к обеду я окончательно выдохлась и, присев на стул в коридоре, прикрыла глаза. Отдохнуть хотя бы минуточку, а там уж…

Неотвеченные звонки от мамы стали чем-то вроде традиции. Она звонила по десять раз в час и я уже перестала обращать внимание. Тот день, когда буду готова говорить с ними еще не наступил. И вряд ли наступит в скором будущем.

У них был шанс поговорить со мной. Целых восемнадцать лет было… Но они предпочли общению с дочерью личные обиды.