Но почему же я судил ее так строго? Пусть мне не нравились, даже казались безобразными ее работы, какое право я имел порицать ее за то, как она живет? Да, она водила меня от картины к картине и донимала нудными объяснениями, но разве от этого был менее достоин восхищения ее неувядающий оптимизм? Кто я такой, чтоб относиться к ней с презрением, – я, всю свою жизнь бездарно тянувший лямку! Хотел писать, но побоялся и не стал. Увидел, что таланта не хватает, или просто струсил? И робость помешала – вот чего у Сильви нет в помине. Я ни за что не смог бы показывать кому-то свои работы и еще того меньше дергать людей, зазывать их на выставку и ждать, что они скажут. Вот потому-то никогда и никому не дал прочесть ни одной своей строчки. Отдавать то, я написал, на чей-то суд для меня нестерпимо. А вдруг окажется, что это плохо! Да и что я сумел написать? Один большой невнятный черновик и кучу дополнительных заметок. Возьмись я продолжать – как знать, довел бы до конца? Решиться и ступить на путь, который, может быть, ведет в тупик? Но именно этого, работы со словами, мне всегда не хватало. Теперь-то я вижу… Не понимаю, как я жил, отгородившись от своей главной страсти. Зачем так упорно отворачивался от самого важного, убегал от живительного источника? Уверен, потому я и иссох. Отсюда чувство пустоты, отсюда боль в спине. И, чтобы выздороветь, надо вернуть мою жизнь в предназначенное ей русло. Двадцать лет дожидалась меня моя настоящая жизнь.

Пока Сильви вещала, а я вполуха слушал, занятый своими мыслями, прошел целый час, и наконец она мне показала самую последнюю свою работу. Чем эта картина так уж отличалась от всех остальных, я не видел, но Сильви сказала, что это “поворотный пункт” в ее творчестве. И я поверил, тем охотнее, что на этом церемония завершилась. Сильви была в восторге, что просветила меня, я забавлялся, глядя на нее. Но вот она встала прямо передо мной и, глубоко вздохнув, спросила:

– Ну и что ты об этом думаешь?

– О чем?

– Как о чем? О картинах… обо всем, что видел.

– Что я думаю?

– Да.

– Откровенно?

– Конечно.

– Ну, если откровенно, мне ужасно все понравилось.

– Нет, правда?

– Правда. Очень здорово.

Интенсивность боли: 2

Настроение: полный раздрай

На ужин с Элизой я шел, как на первое свидание. Женщина, которую я так хорошо изучил, которую понимал без слов (может, зря?), вдруг предстала совершенно незнакомым человеком. Не помню, в какой книжке, я когда-то прочитал историю о муже и жене, много лет проживших вместе, которые в один прекрасный день проснулись и посмотрели друг на друга как чужие. Смысл ясен: повседневность – жуткая машина, мы перемалываемся в ней и перестаем видеть своих близких. Вот и наш брак с Элизой уже давно держался только в силу инерции. Я боялся, что наш разговор сведется к неприятному открытию. А чего мне хотелось бы, так и не знал. Я считал, что люблю ее, но это мне не помешало в тот момент, когда она сказала о своей утрате, самой тяжелой для нее, подумать первым делом, не сорвется ли моя поездка. А когда она произнесла слово “развод”, я не бросился сразу ее отговаривать. Мало того – укатив в тот же вечер к Эдуару, уже примеривался, как буду жить без нее. И в общем-то, без особого ужаса. Конечно, как всегда в делах сердечных, я бесконечно метался в разные стороны. Двух минут не прошло – а я уже не сомневался: мы с женой созданы друг для друга. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы наша совместная жизнь взяла и оборвалась, тем более в какой-то пошлой пиццерии, куда Элиза пришла минут на десять раньше меня.

Она показалась мне красивее обычного. Ни с того ни с сего я подумал: “Может, у нее есть любовник”. Да почему бы и нет, раз все у нас расклеивалось. Я сел за столик, не в силах отвести от нее взгляда – так меня поразила ее красота. Просто в себя не мог прийти. Понятно, дело было не в Элизе, а в том, что я теперь иначе на нее смотрел. Лишнее подтверждение избитой истины: мы начинаем ценить человека, когда его потеряем. Элиза встретила меня улыбкой, я улыбнулся в ответ – все как обычно. Не считая одного: я не поцеловал ее, не знал куда. Если в губы – она могла бы отвернуться, и одна эта мысль обжигала меня. А в щеку – нет! Элизу в щеку – нет, увольте. Щека моей жены предназначалась для других, хотя, возможно, вскоре я буду в их числе. В обойме “прочих”, всех, кому положено целовать мою жену в щеку.

Поначалу мы болтали о пустяках, тянули время, не знали, как подступиться к главному. Но запас незначительных тем быстро иссяк. Я мог бы рассказать ей, что меня уволили, и это было бы хорошим отвлекающим маневром, но лучше сначала поговорить о нас, пусть Элиза выскажет, что собиралась. Она так и сделала:

– Я возьму адвоката.

– …

Смешно, но факт: сначала мне послышалось, будто она сказала “авокадо”. Я подумал, она говорит о меню – что хочет заказать. И даже посмотрел было на страницу закусок, прежде чем до меня дошло.

– Адвоката?

– Да. Чтобы сделать все как следует. Ты тоже возьми своего. Или, если у нас не будет разногласий, можно нанять одного.

– …

И это говорит моя жена? Какое прагматичное чудовище вселилось в ее тело? Когда вчера она заговорила о разводе, я подумал, что речь идет о том, чтобы расстаться. Может, даже на время. А если расставаться навсегда, разъединять наши жизни, то мне казалось, надо это делать постепенно. Как-нибудь шаг за шагом – чтобы было не так больно. Она же хотела наотмашь, одним ударом разрубить нашу общую жизнь на две части. Ей, наверно, казалось, что безболезненнее так. У нас были тактические расхождения во взглядах на эту процедуру. Как между теми, кто считает, что снимать повязку нужно осторожно, и теми, кто предпочитает сдирать ее единым махом. Что ж, это по-женски. Женщины всегда опережают мужчин, всегда охотнее берут быка за рога.

– Ты не думаешь, что это как-то слишком быстро?

– Я и хочу, чтобы как можно быстрее.

– Тебе сейчас тяжело…

– Нет… то есть да, конечно… смерть папы повлияла… но я уже давно почувствовала… да и ты тоже… не притворяйся…

– Разве мы были несчастливы?

– Нет, но этого мало для счастья. Мы дороги друг другу, у нас столько общего… но все притупилось, превратилось в привычку.

– Все можно изменить.

– Можно было. Но у меня нет никакой охоты. И у тебя. Прошло то время, когда стоило стараться.

– Но ты меня любила… еще совсем недавно…

– Любила, да, наверное. Так было еще несколько дней тому назад. А потом оборвалось, когда внезапно я сама себе все объяснила. Но на самом-то деле все кончилось гораздо раньше.

– …

– Ты тоже не был счастлив. Я говорю так резко, потому что знаю тебя, вижу насквозь. Ты не реализовал себя, это было заметно всегда. А когда ушли дети, тебе стало еще хуже.