И тогда он рассказал о визите Брезача, не упуская деталей, упомянув дождь, слезы, сцену в спальне. Лицо Вероники постепенно каменело, становилось все более безжалостным, полным презрения.

— Il cafone, — сказала она.

— Что это значит?

Она пожала плечами:

— Многое. Ничего хорошего. Дурак, подлец…

— Как он узнал обо мне?

— Я ему сказала, — заявила Вероника. — Ты недоволен?

— Ну, — начал Джек, — сейчас мне это безразлично. Но когда он размахивал ножом, несколько секунд я…

— Если хочешь знать… — Она обиженно поджала губы. — Иначе он не выпустил бы меня из дома. Устроил бы грандиозную сцену, пошел бы за мной следом. Он пообещал, что, если я назову ему фамилию мужчины, он перестанет меня задерживать. И заверил меня, что не будет беспокоить этого человека, кем бы он ни оказался.

— Возможно, он не считает, что воткнуть человеку нож между ребер — значит побеспокоить его.

— Не шути так. Он на это способен. — Она негромко рассмеялась. — А я-то решила, что с ним, американцем, я буду наконец избавлена от безумной итальянской ревности.

— Кто он? — спросил Джек. — Что делает в Риме? Что вас объединяет?

Вероника открыла рот и тут же закрыла его, не вымолвив и слова. Она посмотрела на свои руки. На ее хорошеньком кукольном лице появилось хитрое, лукавое выражение, она словно раздумывала, стоит ей говорить правду или нет.

— Почему ты хочешь это знать? — Вероника стремилась выиграть время.

— Если бы кто-то попытался убить тебя, разве ты не захотела бы узнать об этом человеке как можно больше?

— Он живет в Риме уже почти два года. Американская армия платит ему небольшую пенсию. Говорит, что его семья очень богата, но, похоже, родные не высылают ему значительных сумм. Сюда приехал изучать кино. Он помешан на итальянском кинематографе. Хочет стать режиссером или продюсером. Фильм с твоим участием я посмотрела благодаря ему. — Она озорно улыбнулась. — Он говорил, что я непременно должна познакомиться с твоей игрой. Я это сделала, верно?

— О Господи.

— Он переводит с итальянского на английский, — продолжала Вероника. — Ради денег.

— Он талантлив? — с любопытством спросил Джек.

— По его мнению, да. Он считает себя самым талантливым человеком в Риме.

— А кто-нибудь еще разделяет его мнение?

— Он вращается в среде полуголодных, никому не известных молодых актеров и литераторов; они твердят ему, что он — гений. — Вероника презрительно рассмеялась. — Они ненавидят всех, кто не принадлежит к их кругу. Он написал сценарий, но не может никому его продать, хотя друзья говорят о его опусе так, словно это «Божественная комедия».

— А что думаешь о нем ты?

— Если все гении такие, как он, то пусть ищут себе других женщин.

— Давно вы познакомились?

— Примерно год назад.

— Как долго живете вместе?

Вероника снова заколебалась, выбирая между правдой и ложью.

— Всего три месяца. Он не давал мне проходу. Он очень красив, — сказала она, как бы оправдываясь.

— Да, верно, — подтвердил Джек.

— Я говорила, что не люблю его, — жалобным тоном продолжала Вероника; ее глаза бегали смущенно и лживо, словно сейчас она не беседовала с Джеком, а оправдывалась перед брошенным ею любовником, обвиняя его. — Я сразу сказала ему, что считаю себя свободной и буду встречаться с другими мужчинами, когда пожелаю. Он сначала согласился, но, добившись своего… — Она пожала плечами. — Словом, он стал вести себя как настоящий итальянец. Если я здоровалась с кем-то на улице, для него это была трагедия. Неудивительно, что он любит Рим. В душе он — итальянец. И теперь эта выходка с ножом… — Она презрительно фыркнула. — Я бы хотела потолковать с ним. Чего он добивается — чтобы я спала с ним, признавшись, что влюблена в другого? А я-то думала, у американцев есть гордость.

— Ты сказала ему, что влюблена в меня? — недоверчиво спросил Джек.

— Конечно.

Длинные нежные пальчики Вероники играли замочком сумки.

— И как он отреагировал на твои слова? — поинтересовался Джек.

— В очередной раз назвал меня шлюхой. Его следовало бы сделать почетным гражданином Италии.

— Тебе он тоже угрожал?

— Нет. Пока нет, — легкомысленным тоном ответила она. — Это еще впереди.

— Что ты собираешься делать? — спросил Джек.

Перед его мысленным взором возникла Вероника, лежащая в луже крови, заголовки газет, заседание суда. «Жаль, я не могу сказать ей, что люблю ее. Хотя бы немного. Она заслужила такое признание».

— Что я собираюсь делать? — Вероника снова пожала плечами. — Ничего. Я не скажу ему, где буду жить. Он меня не найдет.

— Он отправится к тебе на работу, — сказал Джек.

— Он уже там был. Сегодня утром. Мне позвонила подруга. Я возьму двухнедельный отпуск. — Вероника нежно улыбнулась Джеку. — Посвящу это время тебе. И вообще, мне надо отдохнуть. Было бы замечательно, — она опустила ладонь на руку Джека и ласково погладила ее, — если бы мы смогли на эти две недели куда-нибудь уехать.

— Верно, это было бы чудесно, — сказал Джек, кривя душой; его не вдохновляла перспектива провести в ее обществе две недели. — Только я сейчас занят и должен быть в Риме. Он знает, где я остановился. Если я сменю отель, он найдет меня за десять минут.

— Думаю, тебе следует обратиться в полицию. Скажи, что он угрожал тебе ножом. Его поместят на пару недель в камеру, и он перестанет преследовать нас.

Джек убрал свою руку:

— Как ваша фамилия, леди? Де Медичи? Борджиа?

— Что? — недоумевающе произнесла Вероника. — Что ты сказал?

— Пока обойдемся без полиции.

— Мое предложение вполне разумно, — обиженно сказала Вероника.

— Позволь кое-что у тебя спросить. Что ты собираешься делать, когда эти две недели кончатся и я уеду?

— Это я решу потом, — простодушно ответила Вероника.

Джек вздохнул. Будь проклят Деспьер, подумал он. Вчера на виа Венето француз здоровался едва ли не с каждым, кто проходил мимо их столика.

— Есть другой выход, — сказал Джек. Проглотив слюну, он добавил тихим голосом: — Мы можем расстаться.

Сейчас она показалась ему обиженным ребенком.

— Ты этого хочешь?

Джек задумался. Любой ответ не был бы абсолютно правдивым.

— Нет, — произнес он.

Вероника улыбнулась, облизала край рта языком. «Когда-нибудь, — сказал себе Джек, — если я познакомлюсь с ней ближе, я отучу ее от этой привычки».

— Я в этом не сомневаюсь. А, ладно, — она резким движением стряхнула крошки с юбки, — я напишу ему письмо. Очень сухое. Посоветую вести себя прилично. Оно остудит его пыл.