А теперь перейдём наконец к новым обязанностям Софьи Константиновны и понаблюдаем, как же она их исполняет, бедолага. Кстати, у автора тут есть одна мало-мальски благородная промежуточная цель: дать понять молодым, юным и не в меру честолюбивым лекарям, что чем дальше в администрирование, тем толще отнюдь не кошельки, а гембель.

Пока Софья Константиновна, не ощутившая радости и поддержки от общения со Светланой Степановной (что, впрочем, было вполне ожидаемо даже ею самою), плетётся из буфета на рабочее место, заглянем в ординаторские и рассмотрим разношёрстную компанию, трудящуюся на благо беременных, рожениц и родильниц конкретного обсервационного отделения конкретного родовспомогательного учреждения.

На первом этаже лечебной работой в дневное время суток занимались:

Алла Абрамовна Куцинихер – ординатор. Что в переводе с латыни означает не более чем «обыкновенный». Женщина более чем бальзаковского возраста. Врач более чем обыкновенной обыкновенности. Таких обычно любят всяческие пуси за способность толочь воду в ступе. Алла Абрамовна за её вполне уже зрелые лета не только не оперировала, но даже не принимала хоть сколько-нибудь значимых решений. Зато обладала, в отличие от Сони или той же Светочки (коя, будем справедливы, была вовсе неглупа как клиницист), солидной внешностью. Вес её был примерно равен центнеру (плюс-минус очередная двухкилограммовая чудодейственная диета). Она вечно жаловалась на несправедливость во всех её проявлениях – то есть на несправедливость мироустройства как таковую. Почему, к примеру, кто-то строен, как ординатор Шевченко, метущая в себя всё подряд (заметим, что Светочкиной силы воли с тех пор, как она похудела на первых курсах медицинского института, хватало на то, чтобы «мести всё подряд» на глазах у восторженной публики и голодать дома), а кто-то толст, как она, Алла Абрамовна собственной персоной, несмотря на публичный кефир. Что, сегодня день рождения у Романца? Ну вот, опять!!! Опять закусывать на работе и давиться на ночь целой кастрюлей гречневой каши. Она, как известно, малокалорийная. Но если постараться и съесть суммарную месячную норму всего поголовья крупного рогатого скота к югу от Сахары, то... Ах, ну почему же ординатор Шевченко сжирает два куска торта за праздничным обедом и не толстеет?!

Ещё Алла Абрамовна плакалась на сына, на невестку и на соли. Эти ужасные соли были у Аллы Абрамовны везде: в суставах, в позвоночнике и в почках. Она частенько уходила на больничный, но напрочь отказывалась переходить в женскую консультацию, несмотря на все тяготы и лишения стационарной работы. Например, два ночных дежурства в месяц, положенные ординатору по штату. Ох, как жаловалась Алла Абрамовна на бессонницу, приключавшуюся с ней во время пресловутых дежурств! А между тем очевидцы – вовсе не коллеги, а всё те же неугомонные и всезнающие беременные, роженицы и родильницы – свидетельствовали, что Аллу Абрамовну не разбудит даже последний гудок к Апокалипсису, какие уже там охи, ахи и стуки швабры о ведро!

Оперировать Алла Абрамовна давно не оперировала. Так давно, что никто уже и не помнил, оперировала ли она когда-то вообще. Живых свидетелей тому не было. Хотя она постоянно рассказывала, как в n-ском году на полевом стане произвела кесарево сечение при помощи хлебного ножа и алюминиевой кружки самогона, принятой внутрь не то роженицей, борющейся за трудодни, не то самой Аллой Абрамовной – с целью победы над страхом перед необходимостью экстренного оперативного вмешательства в условиях, далёких от операционной. Если Алле Абрамовне наливали добрый стопарь коньяка или виски, она влажнела очами, плавно жестикулировала белыми полными веснушчатыми руками и вспоминала некоего фельдшера ФАПа[3], очень помогшего ей с основными этапами операции. Более никто ничего о её подвигах на ниве полевой и стационарной хирургии не слыхал. И, тем более, не видал воочию.

Крови она, разумеется, не боялась. Поэтому, когда уже совершенно невозможно было улизнуть в связи с полной задействованностью прочего персонала, Аллу Абрамовну можно было силком выпихнуть в ассистенты (уже помытый оператор, как правило, ожидал помощницу, что абсолютно противоречило правилам хирургической иерархии). Справедливости ради надо отметить, что ассистентом она была ловким и умелым. Без нужды, в отличие от молодых, горячих и ретивых, под руки не лезла, никуда не торопилась и своим увесистым телом вносила зрелое спокойствие в атмосферу операционной. Родственники частенько путали солидную Аллу Абрамовну с оперирующим хирургом (ну не девчонка же та оперировала, в самом деле, весом пятьдесят килограммов вместе с завязками халата?!), бросались ей навстречу с благодарностью, жали руки, говорили: «Доктор!.. Доктор!..» – и совали что-то в карманы пижамы от щедрот своих. Алла Абрамовна никогда не присваивала полностью «чаевые» за спасение жизни и здоровья женщины и/или ребёнка и всегда отдавала хирургу (Гришке, Оксанке или Соньке) почти всю сумму. Вычитая процентов двадцать – двадцать пять за труды свои тяжкие на крючках и вязании узлов. После операций Петра Валентиновича, Романца или, паче чаяния, главного врача и профессора она, само собой, никогда не выходила в приёмный покой.

Толстая стареющая женщина с халой всегда вызывает куда больше доверия у пациенток и родственников, чем молодое, юркое, коротко стриженное. А зря. Точно так же ночью в тёмном переулке куда больше доверия вызовет благообразный очкарик, а вовсе не лохматый байкер. А, опять же, зря. Вспомните внешность хотя бы Чикатило. Лично автор в условиях тёмного переулка всегда куда больше доверия испытывал к расхристанным качкам, нежели к благообразным мужчинкам ботанической внешности. Возможно, потому и жив по сей день.

В общем и целом Алла Абрамовна с работой своей пусть нехотя и лениво, но справлялась. Обходы по утрам делала, документацию вела. Изредка принимала ничем не осложнённые роды у каких-то безумиц, приходивших «на неё» через пятнадцатые подъездные лица. Заведующий ей никогда разрешительные бумажки не подписывал и все Аллаабрамные роды курировал лично либо ответственному дежурному врачу перепоручал. Но из родзала её никто не гнал, и она преспокойно гнала в уши «своим девочкам» всё что угодно, и капала «вон то, жёлтенькое», и называла зайчиками. Кто из «зайчиков» посообразительнее был – благодарил истинных участников родзальных событий. Кто совсем уж мышей не ловил – Аллу Абрамовну. В кассу отделения процент она сдавала исправно, права не качала. В общем, сидела и не пыхтела. Точнее – досиживала. А что ещё требуется от ординатора пенсионного возраста? Да больше, в общем-то, и ничего. К тому же она была добра и не скандальна. Просто-напросто ворчлива. А то, что невестку ненавидела, так то бог ей судья, а не мы. Беременные были от неё в восторге, потому что около каждой она сидела, бывало, по получасу, выслушивая, к примеру, о тяготах семейной жизни и о том, какая же всё-таки сука эта подлая свекровь! Алла Абрамовна сокрушалась, поддакивая, а то, что частенько забывала выслушать сердцебиение внутриутробного плода, так не в этом главное предназначение врача! Есть, в конце концов, акушерка, заведующий или старший ординатор Сонька Заруцкая, хорошая девочка-умница, никогда зазря не подставит, по двадцать раз за день ещё всех обойдёт!