– После Смоленска и Ростова очередь Ленинграда и, может быть, Москвы. Они разбили под Смоленском Красную армию. Операция «Барбаросса» достигла своей цели. Думаю, немцев больше никто не остановит!

– Неужели ты не понимаешь: Смоленск отнял у немцев много сил и ресурсов! Я думаю, Советский Союз – это то место, где рано или поздно они проиграют. Вот увидишь!

На темном и худом лице Садыка отразилось смущение, но глаза за очками с толстыми стеклами блестели, а голос дрожал от волнения. В последнее время этот сумасшедший парень был настроен просоветски, против немцев. Как и Фрида, и старшая сестра Фриды Эмма, и тот венгр, за которого она вышла замуж.

Исмаила это сбивало с толку. Его отец всегда говорил о Германии как о дружественной стране. Никаких других газет, кроме «Джумхуриет», у них дома не читали. Исмаил признавал ее военную мощь и не мог не восхищаться дисциплиной и трудолюбием немцев. Но идеология Гитлера ему была чужда, он никогда не поддерживал его. Но и его отношение к Советам также было противоречивым. Да, Исмаил был, как и левые, на стороне бедных и угнетенных, но он был против коммунизма и никогда не считал Советский Союз дружественным Турции.

В конце концов два друга сошлись в одном: лишь бы Инёню не поддался давлению ни одной из сторон и не позволил втянуть Турцию в эту войну!

Но о том, что творилось внутри страны, говорить не стоило: в кофейне, как и повсюду, везде были уши. Они переключились на новое хирургическое отделение в больнице Джеррахпаша и на виды операций, проводимых там. Садык хотел специализироваться на общей хирургии. Исмаил тоже интересовался общей хирургией, но стремился когда-нибудь найти способы добираться до «трудных мест», таких как легкие, сердце и мозг. Опухоль его отца была неоперабельной; техника такой операции была неизвестна, но, даже если она существовала, анестезия для такой операции еще не была разработана в Турции. Некоторые операции невозможно было проводить под эфирным наркозом, им требовалась внутривенная анестезия.

– Нам нужны не только более совершенные методы анестезии, но и очень хорошие специалисты в этой области, неважно, для какой операции, – задумчиво сказал Исмаил. – А не только безграмотные санитары или неопытные практиканты вроде меня, – добавил он, смеясь.

– Ты прав. Этому учат в Англии, Франции, Швейцарии. Полезно съездить посмотреть, научиться, а затем вернуться сюда и начать применять. Но кто пошлет нас с тобой в военное время! Для нас будущее предельно ясно: первые три месяца после диплома – борьба с малярией в Адане, Мерсине или любой другой южной провинции, затем шесть месяцев в Гюльхане[45] или любом другом военном госпитале, чтобы потом еще два-три года защищать границу родины в богом забытом месте.

– Это-то и обидно, – пробормотал Исмаил. – Пустая трата времени!

Хотя Исмаил кивал, слушая Садыка, но продолжал размышлять о сложных операциях и изучении новейших методов анестезии. Если бы он мог по окончании военной службы выиграть стипендию, провести пару лет в Лондоне, а затем вернуться в Турцию и применять полученные знания на практике здесь. Разве не оказалось бы это одной из величайших услуг, какие можно оказать своей стране?

– Все это очень важно, нужно обдумать! – сказал он.

– Думай, брат, столько хочешь. Если найдешь способ, езжай за границу, узнавай все, о чем мы говорим, возвращайся и применяй это здесь. А мне оставь желудки и желчные пузыри, я никогда не изменю им!

– И это тоже важно, крайне важно! – смеясь, ответил Исмаил.

Август 1941, Мода

Фрида осторожно, чтобы не ударить голову, спустилась по четырем ступеням, соединявшим сад с часовней. Молитвы, вознесенные святой Екатерине, в честь которой была названа часовня, пропитали тесное сумрачное пространство покоем, верой и надеждой. Фрида вдохнула запах каждодневной молитвы. В часовне она увидела двоих: перед самой большой иконой, за витриной, той, что в серебряном окладе и деревянной раме, стояла Эмма почти вплотную к молодому священнику с густой бородой, что-то тихо говорила и с улыбкой протягивала ему листок бумаги.

– Ты здесь уже почти четверть часа. Чего ты так страстно желаешь? – нетерпеливо спросила Фрида.

При виде Фриды священник отошел от Эммы, положил бумажку в карман рясы, натянул капюшон на лицо и пробормотал: «Да примет Бог».

Эмма порылась в сумочке, достала из кошелька куруш и бросила его в ящик у входа, выбрала самую большую и толстую свечу, зажгла от масляной лампады и поставила в короб с песком, где уже горели другие свечи. С дыханием невидимого ветерка огоньки пламени иногда ярко вспыхивали в полумраке источника, как крошечные маяки надежды. Фрида наблюдала за сестрой с нижней ступеньки лестницы, а священник, повернувшись к ним спиной, тихим голосом пробормотал молитву и перекрестился.

– Подожди, я иду! – сказала Эмма, проверив напоследок, горит ли свеча.

Сестры вместе вышли в сад ресторана Koчo.

В то воскресенье Эмма приехала навестить семью одна.

– Ференц взял работу на дом. Вот я воспользовалась возможностью и приехала повидаться, – объяснил она домашним. Броня была рада, она с трудом свыклась с отсутствием старшей дочери, но не одобрила, что молодая пара, поженившаяся всего несколько месяцев назад, проводит воскресенье врозь. Самуэль пошел еще дальше, заявив Эмме: «Разве у тебя не нашлось никаких дел по хозяйству? Готовка, стирка, шитье, глажка? Ты всю неделю работала, тебя не было дома. Тебе бы следовало позаботиться о своем доме, пока твой муж работает».

Эмма закусила губу и решила промолчать, чтобы снова не испортить отношения с отцом, только-только наладившиеся.

После обеда она предложила Фриде сходить в Кочо.

Броня стала возражать: ей хотелось, пока Самуэль дремлет в кресле, поболтать со старшей дочерью – ей так не хватало их разговоров по-женски.

Однако Эмма больше хотела пойти в Кочо, и Фрида согласилась: атмосфера дома была чревата конфликтами.

Они сели в саду ресторана и болтали, заказав лимонад с печеньем. Новая работа Эммы, плюсы и минусы супружеской жизни, удвоенные старания, чтобы, несмотря на кризис, не отстать от моды, и, конечно, политические события, как всегда. Фрида почувствовала, как сильно она соскучилась. В саду было немноголюдно. Двое детей опрокинули на пол два стула и играли в поезд. Через два столика от них влюбленная парочка тихо ворковала по-гречески.

Эмма посмотрела на часы:

– Не посетить ли мне святой источник?

Фрида засмеялась. Много лет они обе ходили к источнику святой Екатерины, который находился тут же, в подземной часовенке в саду Кочо. Святую Екатерину, покровительницу одиноких, а точнее, засидевшихся дома девушек, обычно