Поэтому в память о моем друге я пишу эти строки. В память моряка с бронзовой кожей и голубыми глазами, только что, казалось, сошедшего на берег с «Арго», моряка, называвшего меня «мальчуганом» и указывавшего мне путь в винно-чермном море. Человека, с которым я поднимал со дна римские амфоры, пролежавшие там две тысячи лет. Средиземноморского лиса, учившего меня ловить кальмаров на закате перед Подадерой и так же непринужденно — возить контрабандный виски и светлый табак. Моряка, который на Кладбище Безымянных Кораблей дал мне первую в жизни сигарету и сказал, что мужчины и корабли должны погибать в море, не дожидаясь, когда на суше их сдадут в утиль. И сегодня я пишу, чтобы заглушить горечь, гложущую меня оттого, что не был рядом, не помог ему отдать швартовы перед последним плаванием, не крикнул вслед удаляющемуся от причала катеру то, чего никогда не говорил прежде, — что он был мне настоящим другом — верным, отважным, немногословным, точно таким, о каком мечтает каждый мальчик над книгами о море и приключениях.

Перелистывая как-то раз Naval Chronicle, где излагается английская точка зрения на боевые действия 1793–1819 гг., я нашел описание боя при Тенерифе, о каковом уже упоминал тут мимоходом, ибо именно в том бою 25 июля лишился Нельсон своей знаменитой руки, и на следующей неделе этому знаменательному событию исполняется ровнешенько 206 лет. Говорил я уже как-то: от ура-патриотизма и шовинистического угара у меня начинаются корчи и колики, но это вовсе не значит, что я открещиваюсь от своей истории, не горжусь славными деяниями своей страны, не стыжусь позорных. Вот вам наглядный пример: я терпеть не могу футбол, но предпочитаю, чтобы победу одержала Испания, а не кто другой. Я уроженец Средиземноморья и моряк родом, и в памяти у меня крепко засело, что слово «англичанин» означает «враг»: это самые лучшие моряки, самые свирепые и надменные противники. Высокомерный Альбион взялся за дело, когда наши дела стали уже клониться к упадку, и весьма преуспел — безобразничал в Америке, у Сан-Висенте, под Трафальгаром. И прочая. Сейчас англичане — на подсосе у Буша (мы все занимаемся, впрочем, тем же самым, но не с достойным видом, а даже без видимости достоинства), однако же недаром сказано, что «никто пути пройденного назад не отберет», — что было, то было. И солдаты у них — отдадим им должное — до сих пор лучшие в мире. Я был с ними в Боснии, видел их в Заливе, так что отвечаю за свои слова. Им нравится воевать, и комплексов у них нет: они — англичане на все сто, hooligans, поставленные под ружье и осененные знаменем. Именно по этой причине в XVII веке оттяпали они у нас Махон и Гибралтар. Хотели также накрутить нам хвоста и при Тенерифе, но тут вышел им колоссальный облом, хотя Naval Chronicle об этом ни словечком не упоминает. Слово «разгром» стыдливо обходится. Что касается увечья Нельсона, то, похоже, он причинил его себе сам и для собственного удовольствия. Впрочем, об адмиральской ране умалчивает и Jane’s Naval History. Зато современные историки выдвигаются на авансцену с утверждением, будто Нельсон не потерпел ни единого поражения. Вот так вот: ни одного.

Ан нет. Есть документы той эпохи, все расставляющие по своим местам. И потому сегодня в честь проживающих в Испании британцев, со спортивным азартом читающих меня по воскресеньям, я решил освежить славную дату. Ибо именно 20 июля 1797 года будет ровно два столетия и шесть лет, как Нельсон объявился у Санта-Крус-де-Тенерифе с эскадрой в составе трех линейных кораблей, четырех фрегатов, куттера и бомбарды, а спустя двое суток высадил в Вальесеко тысячу молодцов под командой капитана Трубриджа. Речь-то шла всего-навсего о том, чтобы расчехвостить чумазых убогих испанцев, сгрузить в трюмы найденное золото и поднять над островом британский флаг. Все как всегда. Но на сей раз эти самые испанцы вставили такой фитиль десанту, что тот принужден был вернуться на корабли. 25 июля англичане предприняли попытку захватить причал в Санта-Крус, однако береговая артиллерия тоже не дремала, так что атакующим не показалось мало: испанцы потопили куттер «Фокс» и разметали шлюпки, на которых подвигались солдаты его величества. Когда же Нельсон все же вступил на причал и поднял руку с саблей, картечь отхватила ему и ту, и другую, и адмирала без памяти доставили на корабль. После того как последние 57 англичан на причале выкинули белый флаг, в городе оставалось еще 340 человек капитана Трубриджа, который оказался не робкого десятка — видите, я отдаю противнику должное — и потому еще пытался выполнить приказ. Но, как говорил его соотечественник, из ничего не выйдет ничего[51]. Засев за стенами монастыря, жители Тенерифе отбивались так упорно, что пришлось вступить в переговоры. Хитромудрые и двусмысленные, как спокон веку водится за англичанами (примерно такие они сейчас ведут по вступлению в зону евро), но все же переговоры. Чтобы облегчить их и унять кровопролитие, испанский губернатор дон Хуан Антонио Гутьерес согласился в акте о капитуляции не упоминать слово «сдача» — этим сейчас и пользуются британские брехуны, когда твердят, что ее и не было. Вслед за тем Трубридж и его белобрысое воинство, поджав хвост, удалились восвояси, оставив 44 убитых, 177 утонувших, 123 раненых и 5 пропавших без вести — и это не считая руки, посредством которой Нельсон имел обыкновение похлопывать леди Гамильтон по разным частям тела. Между прочим, недурной результат для четвертьфинала.

Огорчительно, конечно, что десять лет спустя Нельсона пристукнул француз. Однако процесс был начат, как ни крути, канарцами. Так что во вторник, 25 июля, я выпью стаканчик за здоровье Тенерифе.

Мне кажется, это очень хорошо и правильно, когда человек занимается экстремальным спортом — всяким там парапутингом, наутишокингом, идиотингом и прочей хренью. Каждому, как известно, свое: есть среди нас и такие, которым мало острых ощущений, когда каждое утро пилишь по трассе, а двести мерзавцев на скорости в 180 км/час подрезают тебя справа и слева. О вкусах не, и так далее. Я уж как-то писал, что считаю в порядке вещей, когда кто-нибудь из желающих жить опасно устраивает себе мотокросс по Афганистану или в верховьях Амазонки бросается в водопад, привязав на шею камень в полтонны весом. Нормально! Но пусть тогда отважный спортсмен не жалуется в МИД, если какой-нибудь козопас, столь же увлекающийся, сколь и афганский, обидит его в Хайберском проходе или если пираньи отгрызут ему что-нибудь существенное. Ведь было же сразу сказано — спорт, мол, отважных. И все на этом. Каждый знает, во что играет. Я о другом — там ведь тоже есть разряды. Категории. Искатель приключений — не совсем то же самое, что элитный экстремал. А элитный экстремал — не тот, кто хочет, а тот, кто может.

Чтобы вы уяснили разницу, представим себе, что искатель приключений — средний, обычный испанец, любящий экстрим, — покупает в торговом центре пластиковую лохань, надевает на голову строительную каску и одалживает у дочки Джессики нарукавники, после чего сплавляется в этом тазу по стремнинам какой-нибудь астурийской реки, а на следующий день министр продовольствия в округлых выражениях заявляет, что астурийские реки — самые чистые, самые спокойные и самые безопасные реки в Европе. Что тут возразить? Да ничего: впрыск адреналина, спорт и прочее. На грани невозможного — это, братцы, о другом, о вещах менее рискованных. Кроме того, этот, который в тазу плывет, он ведь — вот он, рядом, рукой подать. Так каждый может. Любому под силу. Нужно лишь чуточку выдумки и капельку нахальства.