Кем вообще был святой Николай до того, как заняться рекламой? Почему на иконах его изображали с мешочками, полными монет? Чудо, прославившее этого святого, обошлось без мистики: он продал все свое имущество и отдал деньги трем сестрам, которых отец, задолжавший кредиторам, собирался отправить проститутками в лупанарий. То есть будущий Санта-Клаус их спас от самопродажи не в широком, но в самом узком и непосредственном смысле.

Взрослые, да и дети могут и не верить в Санту, но он дорог всем как даритель, как образ щедрого и заботливого бородатого предка, раз в год покидающего потусторонний мир, знающего наши желания лучше нас и оценивающего нас не ниже, чем мы заслуживаем. Его мешок – это бессрочный кредит доверия к нам. У аборигенов Океании подобный инфантилизм достигал опасного пика в «карго-культах». Впервые встретив белых пришельцев с их многочисленными товарами, аборигены называли их «вернувшимися предками», бросали охоту и занимались отныне только попрошайничеством и восхвалением «дарящих духов на кораблях». В буржуазной цивилизации, чтобы самосохраняться, человеку тоже рекомендуется регулярно умиляться-веселиться и ждать подарков от доброго духа, т. е. переходить на детский, инфантильный уровень восприятия своей жизни. Рождество – это лучший способ превратить массовое потребление в объединяющий всех праздник с помощью некоторых древних символов, ритуалов, детских надежд и особых упаковок. Рождественское кино – набор моделей поведения, желательных для такого ежегодного превращения.

Однако если все время сластить, многим становится приторно до тошноты.

Поэтому, наверное, активисты «Сообщества Какофонии» ежегодно наряжаются Сантами и устраивают хеппенинги на европейских и американских улицах, пока их не усмиряет полиция.

Известно, что чем инфантильнее люди, тем легче их превращать в потребителей и управляемых (поэтому главные жертвы рекламы и пропаганды – дети). Но все же окончательно переделать человека во впечатлительного малыша, пусть и всего на несколько дней, не удается, да и не ставится такой цели. Каждый из нас расщеплен Рождеством пополам: являясь, с одной стороны, жертвой рынка, доверчивым потребителем, с другой стороны, человек остается и сообщником того же рынка, вынужденным организовывать и оплачивать рождественский спектакль для окружающих или, по крайней мере, потреблять повсеместную новогоднюю мифологию. Эти две противоположные роли – получатель подарка и покупатель подарка – не должны прямо сталкиваться в сознании, провоцируя открытую шизофрению, но обе должны быть отражены в медиа. Нельзя оставить без киновыражения инфернальную изнанку зимнего праздника.

Спродюсированный Тимом Бертоном по его собственному сценарию кукольный мульт-мюзикл «Кошмар в рождественскую ночь» рассказывает о жизни потустороннего города «Хеллоуин», население которого похоже на ассортимент магазина детских ужасов – зубастые тыквы, скелеты, сшитые из кусков чужих тел мертвые принцессы и т. п. Их король Джек Скелетон случайно попадает через лесное дупло в «Город Рождества» и настолько очаровывается тамошним благолепием и елками-подарками, что решает похитить настоящего Санту и устроить детям этот праздник своими силами. Хеллоуинцы издевательски называют Санту «Сэнди-Клешня». Джек несется к нам по небу на двух запряженных в сани оленьих скелетах, и в результате дети находят под елками дохлых крыс и отрубленные руки в ярких подарочных обертках. Как тут не вспомнить Батая: волшебный предмет сакрального происхождения, подарок высших сил так же выключен из мира легитимных («обмениваемых на рынке») вещей, как и мертвое тело, экскременты, менструальная кровь. Все возвращается на круги своя, и хеппи-энд настает только после того, как инфернального самозванца сбивают в небе ракеты человеческих противовоздушных сил. Церковники критиковали фильм за то, что Джек, изображающий пугало во фраке, некорректно намекает тем самым на христианское распятие. Зато с восторгом отнеслись к мультфильму рок-звезды. В немецкой версии роль «сшитой принцессы» озвучивала панк-знаменитость Нина Хаген, а в нашем дубляже мрачные куклы говорили голосами Гарика Сукачева, «Агаты Кристи» и Алексея Кортнева. Задолго до «Кошмара» Бертон уже снимал рождественскую сказку с трагической развязкой про Эдварда Руки-ножницы. Над утрированным городком американской мечты высится зловещий и манящий замок со спрятанным в нем фриком – романтичным юношей с лезвиями вместо рук. Его выманивает оттуда ходящая от дома к дому продавщица косметики, и Эдвард (Джонни Депп) узнает в мире полноценных людей, что значит быть забавой для домохозяек, а также популярным садовником и парикмахером. Люди подставляют его, отказывают в обещанном банковском кредите, обвиняют в страшных преступлениях и загоняют обратно в замок, договорившись считать, что они его убили. Эдвард Руки-ножницы живет в замке, как вечный дух, отвергнутый людьми и развлекающий самого себя вырубанием скульптур изо льда. Кроме прочего, это фильм об отношении усредненного американца к своему европейскому происхождению. Прежняя европейская культура представляется сознанию типизированного гражданина США мрачноватой, романтичной, опасной и в итоге несовместимой с позитивным и современным образом жизни. Впрочем, и самому европейцу с некоторых пор все чаще так кажется.

Теодор Адорно исследовал это выпаривание содержания из классики по мере роста ее доступности для масс потребителей. Не в том, конечно, элитарном смысле, что «Бетховен черни не товарищ», а в том, что высокоразвитый капитализм в своей рекламной мифологии настаивает: любая проблема имеет чисто техническое решение в рамках системы, и, значит, классика теряет свое главное сообщение. В чем претензия, вина и прощение Фауста? Кто и зачем так подшутил над Эдипом? Что принимал Данте, описывая столь сложную систему рая и ада? Какой конфликт приводил в движение душу создателей этой самой классики, чему они оппонировали? Этого конфликта для современного обывателя либо уже нет, либо он «вечен» и уже потому приемлем.

Из «Рождественской резни Санты» Дэвида Стаймака мы узнаем, что этот бородатый старик не кто иной, как демон, проигравший когда-то ангелу пари и вынужденный выполнять рождественскую работу. Но срок контракта истекает, и Санта покажет свое истинной лицо разрушителя и человеконенавистника. В мире, где все ждут подарков и никто точно не знает, за что именно их получит, нарастает массовый невроз – подозрение, что даритель повернется к нам однажды своей недоброй стороной и потребует страшных жертв в обмен на все прошлые приятные чудеса. Затылок буржуазного бога оказывается настолько ужасающим, что никто больше не может вспомнить его добродушного бородатого лица.

В не столь мистичном «Плохом Санте» Терри Цвингоффа Санта и его эльф оказываются парочкой криминальных самозванцев, грабящих по ночам супермаркеты, в которых они поздравляют детишек днем. Эльф – карлик, и это очень помогает отключать сигнализацию. Санта много пьет и курит, невоздержан в сексе и ненавидит детей – «малолетних попрошаек». Когда Рождество заканчивается, ему хватает денег до Пасхи, а на Пасху он, если только не попадает в тюрьму, наряжается пасхальным зайцем с теми же антиобщественными целями. Все пытается расставить по местам восьмилетний ребенок, верящий в Рождество, но слишком позднее раскаяние абсолютного неудачника не спасает его от полицейских пуль на улице нарядного праздничного города. Именно такой Санта адекватен обществу, показанному у Цвингоффа как толпа зомбированных телевидением идиотов, стукачей и сексуально неблагополучных шопоголиков, давящих друг друга на праздничных распродажах.