Буржуа вечно ждет «нового», но понимает под этим словом только улучшенные версии старых развлечений. Новых чувств он боится, новые знания оставляет «специалистам», а новых образов не различает, пока его любимые журналы-передачи не разжуют все это, т. е. не превратят в доступный для буржуа анекдот. По этому поводу мудрый буржуа говорит: «Все некоммерческое рано или поздно становится коммерческим». В этой фразе надежда на то, что все удастся разжевать. Буржуа не понимает, что в разжеванном виде оно теряет свою ценность, а значит, вечно от него ускользает. Любимая мысль буржуа гласит: потребление в новом веке это важнейшее из искусств. Буржуа не лох, чтобы потреблять что попало. Он повторяет: «Революции ни к чему не приводят, всем становится только хуже». Это потому, что он чувствует, что ему точно станет хуже.

Первым образцовым портретом буржуа на экране стал «Гражданин Кейн» Орсона Уэллса. Кейн – медиакрат и манипулятор, умеющий управлять как отдельными людьми, так и массами. Он, правда, так и не стал губернатором, но это оттого, что слишком любит удовольствия, чтобы соблюсти все принятые в политике нормы. У него другие способы воздействия, ведь он владеет газетами. О силе медиа Уэллс знал не понаслышке: однажды, работая на радио, он перепугал весь штат, инсценировав в прямом эфире нападение марсиан на США. Мы никогда не узнаем тайны предсмертных слов Кейна: «бутон розы». В первом и последнем кадрах перед нами наглухо закрытые ворота его замка Ксанаду с личными инициалами медиамагната. Прокатчики упросили Уэллса дать «для понятности» хоть какой-то намек, и он вставил в фильм детскую игрушку Кейна, вещь из времен, когда он еще не выбрал свою судьбу. Но сам режиссер всегда хотел передать чувство абсолютно недоступной нам тайны – чужой частной собственности. Прототип Кейна, реальный «творец желтой прессы» Херст успешно организовал бойкот фильма и добился запрета на его показ во многих штатах.

Другое грандиозное полотно – «Гибель богов» Висконти. С размахом античной драмы там показана семья промышленников, имеющих прибыль со стали и оружия. Именно они приводят Гитлера к власти, признав его «рентабельным». У них тоже есть вполне реальные прототипы: немецкая династия Круппов, «стальных королей», поддержавших Гитлера в обмен на его лояльность к их бизнесу.

Есть два основных способа критиковать буржуа – аристократический и прогрессивный. Аристократы сетуют на то, что буржуа испортил их прекрасный мир и заменил прежнее сословное благородство плоской коммерцией. Чаще всего они апеллируют к государству и надеются на возрождение «истинной элиты». Сторонники прогресса, напротив, вовсе не считают буржуа ошибкой Истории, на определенном этапе он был незаменим, чтобы изменить мир, но теперь пора поставить его на место. Прогрессисты обычно взывают к обществу, которое не должно позволить превратить себя в «сегмент рынка».

Буржуазию кормят покупатели и изобретение потребностей. Торговый строй быстро приравнял все ценности к рыночным ценам, несмотря на брезгливое фырканье аристократов и героические фокусы контркультуры.

Американское кино чуть более снисходительно. Даже в «Уолл-стрит» непримиримого бичевателя социальных пороков Стоуна мы видим, что капиталисты не безнадежны. Герой Чарли Шина вроде бы является живым воплощением афоризма: «Нет такой вещи, на которую не решится буржуазия ради трехсот процентов прибыли». Его наставник Гордон Гекко открывает ему секреты превращения личности в насос для перегонки финансовых потоков в разных направлениях. Для этого нужно, например, предать собственного отца, которому предательство в буквальном смысле разбивает сердце. Но в финале молодая финансовая акула задумывается и впервые осознает сложность выбора между семьей / деньгами и между деньгами / дружбой.

Герой Ричарда Гира в «Красотке» вполне способен отказаться от многих условностей своего круга ради внезапно вспыхнувшей любви к уличной девушке. Правда, в финале нам нарочито показывают съемочную площадку, чтобы извиниться за такую сказочность. Зритель привык к подобным сказкам со времен «В джазе только девушки», где девушки только и мечтали о женихах-миллионерах. В «Авиаторе» нам предлагается трогательный утопист, влюбленный в идею «гигантского самолета» и готовый вложить в нее сколько угодно денег. Технический прогресс – источник оптимизма буржуа. Во втором «Бэтмене» монстра-пингвина выпускает наружу плохой буржуа, построивший «обратную электростанцию», ворующую энергию у всего города. Но его побеждает хороший буржуа в костюме летучей мыши, который всегда спасет город от монстров и вернется на рассвете в свой роскошный дом с обходительной прислугой. В США принято говорить о двух капитализмах: активном на Севере и реактивном на Юге. Северные буржуа – космополиты, либералы и поклонники новых технологий, тогда как южные связаны с природными ресурсами, консервативны и «держатся ногами за свою землю».

Возможно, эта голливудская мягкость связана с долгое время существовавшими негласными запретами на все, что может хотя бы отдаленно напоминать «красную пропаганду». В «Колыбели, которая будет качаться» Тима Роббинса мы слышим абсурдный разговор о том, что жадный бобер в детском спектакле, перегородивший ручей и вызвавший гнев остальных зверей, это опасная карикатура на бизнесмена и возмутительный призыв к восстанию, а значит, постановка должна быть запрещена.

Когда в Голливуде хотят показать негативную сторону буржуа, в дело вступает мрачный мистицизм, а не социальные претензии. Таков «Адвокат дьявола», где нью-йоркская финансовая элита предстает компанией аморальных развратников, пляшущих на балу у самого Люцифера, или еще более мрачные и загадочные «хозяева» Дэвида Линча, скрытые в своих невидимых обычным глазом комнатах. Они способны, как в «Малхолланд Драйве», аннулировать все ваши счета и лишить вас работы в течение часа. Их чертова мельница превращает в шизофреническую пыль всю вашу «Внутреннюю Империю». Они не поддаются пониманию, потому что понять их означало бы отрицать их.

Когда Ницше называл буржуа «последними людьми», он имел в виду, что все их бытие основано на преступлении, открыто признать которое у них никогда не хватит воли. Т. е. раздражало философа не само преступление, а то фарисейство, в которое оно красиво упаковано. Образ этого преступления, вечный скелет в шкафу, на котором держится весь буржуазный дом, повторяется в кино бессчетное число раз.

Если Шаброль в 1960-х страстно искал преступление и радостно предъявлял его, как необходимое разоблачение, то австрийский мэтр наших дней Ханеке хочет следить за преступлением и его следствиями, став бесстрастным, как сама камера. «Скрытое» – история о том, как в жизнь типичной буржуазной французской семьи неожиданно вторгается непостижимый ужас с абсолютно абсурдным насилием в конце. За семьей теперь следят, и рухнула вся пресловутая «приватность», без которой нельзя себе представить буржуазную жизнь. Виной всему давний грех. Когда-то семья пожертвовала ребенком прислуги ради спокойствия и комфорта ребенка господ. В «Пленках Бенни» сын благополучных владельцев свинофермы втайне от родителей осваивает технику убийства электрошоком и пробует эту технологию на людях. «Скелет в шкафу» здесь почти буквален – добропорядочный отец прячет тело убитой сыном девушки, но сын очень нуждается в пятнадцати минутах славы и сам несет видео с записью своих опытов в полицию.