Екатерина идёт за мной, на вид ей лет пятьдесят, она слегка полновата, одета обычно, из атрибутов того, что она домработница, на ней только фартук.

- Пойдёмте накормлю.

- Не хочется.

- Как так? Надо кушать, посмотрите, худая какая, кожа да кости.

- Это эстетическая худоба.

- Ишь завернули.

- На «ты» мне больше нравится, - оборачиваюсь.

- Пошли-пошли, чай попьём тогда.

- Вы домработница? – хмурю брови, до сих пор не понимая, кто эта женщина.

- Ох, милая, я же с малых лет Никитушку знаю. У Герды Брониславовны когда мама умерла, она сама не своя ходила, я тогда поваром у них работала, потом и по дому, и с детьми, смотреть на неё больно было.

- Значит, вы уже как член семьи?

- Можно и так сказать. Никита же к родителям редко ездит, голодает тут. Вот я и решила пару раз в неделю сюда наведываться. Прибрать, приготовить. И самой спокойнее, улетит же скоро. И зачем ему контракты эти, не понимаю? Как мы без него будем?!

Катя пускает слезу, и мне становится её жаль. Она правда относится к Нику почти как к внуку. На самом деле я всегда думала, что между хозяевами и работниками таких отношений быть не может, видимо, ошибалась. Семья Шелестов ставит мои понимания под сомнения.

- Вы с Никушей давно знакомы?

- Не очень, - сажусь за стол.

- Хорошая ты девочка, не то что Лерка, вот кто всю кровь выпил.

- Моделька, да?

- Она. Истеричка избалованная. Сколько нервов истрепала всем, не счесть. Тебе со сметанкой?

- Мне без всего. Мы на чай договаривалась.

Катя вздыхает, её фокус с супом не прошёл.

- Ладно, чай так чай.

- Спасибо.

Катя подаёт мне кружку, ставит точно такую же перед собой и садится напротив.

- Значит, вы с Никитой вместе живёте?

- Скорее, это моё временное убежище. Мы не пара, если ты об этом. Друзья.

- Друзья? Как интересно.

- Ничего интересного.

Я не понимаю, в какой момент она раскручивает меня на разговор по душам, но я, словно под гипнозом, говорю и говорю. Рассказываю почти всё о своей жизни, об отце козле, об умершей маме, о нашем доме, о том, как мы с Шелестом познакомились, и по мере того как я рассказываю, чувствую небывалую лёгкость. Словно с души свалился огромный камень. Если быть честной, то я никогда и никому всего этого не рассказывала. Так, урывками, которые более-менее приличны.

- Бедная девочка, Господи, ужас-то какой!

Катя поджимает губы, крепко сжимая мою ладонь через весь стол.

- Что за ужас?

Голос за моей спиной принадлежит Шелесту.

- Никита, напугал же. Садись покормлю.

- Спасибо, Кать, так что за ужас?

- А тебе расскажи, наше это, девичье.

- Ммм, - пытливо смотрит в мою сторону, - ладно.

- Я пойду, голова болит, - хочу встать.

- Посиди, - ловит моё запястье, вынуждая не двигаться с места, - успеешь ещё уйти.

- Никита, - Катя выпучивает глаза, - это что за поведение?

- Кать, не лезь, пожалуйста.

- Вот если бы здесь был твоей отец, он бы… - обрывает себя и снимает фартук, - сами разбирайтесь, - бросает раздражённо. - Дианочка, пока, моя дорогая, увидимся ещё. А ты, - Нику, - бессовестный!

- И я тебя люблю, Катя.

- Чего тебе? – морщусь, пытаясь вернуть себе свою руку.

- Что ещё произошло? Что за ужас?

- Ничего, Катя слишком впечатлительная, не вынесла моей правды жизни. Да пусти ты меня уже!

Он разжимает пальцы в тот момент, когда я вытягиваю руку, из-за чего слегка пошатываюсь.

- Спасибо за подарок, - сквозь зубы.

- Пожалуйста. Я улетаю завтра вечером на пару дней. Только я тебя прошу, оставайся здесь и не лезь в неприятности. Договорились?

- Я подумаю.

- Ди.

- Я поняла, Ник, поняла. Сидеть здесь.

- Вот и отлично. Не насобирай себе неприятностей, как ты это умеешь. Катю вон к тебе приставлю или Тейку, - он улыбается.

- Только не Тею. Я не выдержу два дня с ней, точно сбегу. И найду приключений.

Тыкаю пальцем ему в грудь, совсем не думая о том, что он может перехватить мою руку и сжать в своей, и подцепив ножку стула, придвинуть меня к себе ближе. Я не ожидаю этого, но он делает именно так. Мы слишком близко, катастрофически близко, и это пугает.

- Никит…

- Енот, я понял, - шепчет, склоняясь к моему уху, - я понял, когда пропадает твоя дерзость, - его ладонь ложится на мою спину, - напрочь. Стоит мне подойти поближе, малышок прячет колючки и превращается в послушную девочку.

- Не говори ерунду, - дёргаюсь, но он лишь придвигается.

- Ерунду? – ловлю его наглую улыбку. - Правда? – ладонь поднимается выше, минуя лопатки, и фиксируется на шее сзади.

Я учащённо дышу, а мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. Мне страшно, страшно понимать, что дальше всё может быть хуже. Это не навсегда, всё это. Он уйдёт, бросит меня, как и остальные. Стоит мне только привыкнуть к нему, и он исчезнет.

Но Шелест этого не знает, не понимает моих страхов, он поглощён чем-то другим. Его глаза горят, я вижу их блеск, а ещё свое отражение. Сглатываю.

Он настолько быстро пересаживает меня к себе на колени, неожиданно, пугающе. Я прижимаюсь к нему грудью и почти впечатываюсь носом в мощную шею. Ладони упираются в его плечи. Поднимаю взгляд выше, к его губам, глазам. Во мне словно что-то перегорает, какие-то предохранители, страхи рассеиваются. Я не думаю о завтра. Есть только здесь и сейчас. Именно эта минута, это время с ним.

Секундная стрелка отбивает свой ход, раз, два, три, и его губы уже поглощают мои. Жадно, с напором, но я понимаю, что мне это нравится, то, как он это делает. Его прикосновения опаляют, ладонь проходится вдоль спины, немного приподымая футболку, касаясь голой кожи. По телу идёт дрожь, но мне настолько приятно, что я игнорирую дурацкие мысли.

Ди

Не понимаю, кто целует первый, возможно, это происходит синхронно. Я растворяюсь в моменте, запечатлеваю его в своей маленькой вечности. Его пальцы сминают кожу, рот творит что-то неподдающееся объяснению, меня колотит мелкой дрожью от возбуждения и нежности, я просто плавлюсь под этим давлением. Не знаю, что будет дальше, насколько далеко зайдет, но я не готова отступать, всё во мне требует этой близости.

Как за такой короткий срок возможно погрязнуть в Шелесте? Как я могла быть так опрометчива? Где допустила ошибку? Это влечение пугает, сила притяжения работает против меня.