Екатерина бодро поднимается с места и достает из сумки большой регистрационный журнал, обтянутый ярко-красной кожей…

Глава 22

– Что замер, зятек? Давай паспорт, не задерживай человека.

Римма Сергеевна гордо шествует к музыкальному табурету и с силой отбрасывает крышку пианино. Звучит марш Мендельсона. Музыка грохочет неестественно громко, словно к инструменту подключили усилитель. Выкрики «Горько!» и «Счастья молодым!» гаснут в аккордах проклятого марша.

– Все, хватит! – Я встаю с места, ударив кулаком по столу.

Растопыренные пальцы Риммы Сергеевны застывают в воздухе, мелодия обрывается. Она остервенело опрокидывает крышку пианино и встает, отшвырнув табурет в сторону.

Бросаю взгляд на Аллу. Уголки ее губ, застывшие в натянутой улыбке, подрагивают, плечи сникают.

– Алла, давай поговорим наедине. Пожалуйста.

– Говори здесь, – надтреснутым голосом отвечает она.

– Свадьбы не будет. Прости меня, Алла, – ограничиваюсь коротким объяснением, избавляя бывшую невесту от пошлых перечислений ее достоинств.

– Ты что себе позволяешь, щенок? – Римма Сергеевна становится прямо передо мной, уперев руки в бока. – Как ты смеешь?

– Наконец-то выговорился, да, Богдаша? – подает голос Алла. Римма Сергеевна послушно отступает. – Весь вечер не решался сказать? И чем же грязная деревенщина лучше?

– Алла, я хотел выяснить отношения только с тобой. Это наше дело. Не понимаю, зачем тебе понадобилось устраивать…

– Потому что я не верила… – всхлипывает она. Тушь черными полосами ползет по ее щекам. – Не могла поверить, что из-за глупой деревенской девчонки ты откажешься от меня. Не-ужели нельзя было ее просто трахнуть? – горько произносит она.

– Перестань, Алла, прошу тебя! В этом нет твоей вины, просто так вышло…

– Наверное, сказываются дурные гены! – выкрикивает Римма Сергеевна, стоящая за моей спиной.

Я поворачиваюсь, встречаясь с заплаканными глазами мамы. Тяжким грузом на сердце ложится вина за отвратительный спектакль, в который ее втянули хитростью.

– Мамочка, прости за это все…

– Сынок ваш в папашу-кобеля пошел! – язвительным, наглым тоном каркает Римма.

Мама съеживается от стыда, задетая за живое. Екатерина Валерьевна прячет журнал в сумку и сочувственно протягивает маме салфетку. Гости отводят глаза, опускают головы… Молчат. Выходит, они все здесь жертвы обмана?

– Алла, сейчас мои объяснения покажутся тебе циничными и жестокими, но через время, поверь…

Слова тонут в смехе Аллы. Она хохочет, держась за живот, и смахивает выступающие из глаз слезы. Лицо Риммы Сергеевны вытягивается, из взгляда исчезает злобный блеск, сменяясь страхом. Дрожащими руками она наливает в бокал воду, роняя капли на скатерть, и подходит к дочери.

– Аллочка… – скулит жалобно Римма, поднося к лицу Аллы стакан.

– Ха-ха-ха… – Алла продолжает истерически хохотать, презрительно поглядывая на мать. Она выхватывает из рук Риммы бокал и с силой швыряет его об стену.

Россыпь мелких блестящих осколков оседает на паркет.

– Аллочка… – Семен подскакивает с места. Стекло хрустит под подошвами его домашних старых тапочек. Он застывает на полдороге, дожидаясь разрешения Риммы подойти ближе, и что-то неразборчиво шепчет.

Комната наполняется безумием, делающим воздух густым и душным. Запахи пота, сладких духов, перегара и заморских деликатесов вызывают тошноту.

Римма отшатывается от нервно смеющейся дочери и окидывает брезгливым взглядом гостей, больше похожих на заложников.

– Что, жалеете мою дочь? – сипит она сквозь сжатые губы.

Ее двоюродный брат Сергей тяжело вздыхает и отрицательно качает головой, Ольга Павловна нервно теребит цепочку на шее, блондинка Галина скорбно поглядывает на початую бутылку вина, которую ей, по всей видимости, не удастся прикончить. Повисает угнетающая пауза.

Не дождавшись ответа, Римма резко отворачивается и обрушивает на лицо дочери пощечину. Алла охает и замолкает, хватая воздух ртом. Она порывисто дергает рукой и прижимает ее к пылающей щеке. Красная помада неопрятно расползается в трещинках ее губ, на скулах змеятся черные полосы от туши.

– Замолчи, дура! – кричит Римма. – Раньше надо было думать о последствиях! В следующий раз будешь прислушиваться к матери! Я говорила тебе не отказываться от Игорька!

– Прекратите немедленно! – резко осаждаю ее я. Алла тихонько всхлипывает, потирая щеку, на которой белеют следы от пальцев Риммы Сергеевны.

Инстинкты подсказывают мне, что затянувшийся спектакль остановить под силу только мне.

– Прекратить? – наступает Римма. – Ты дурил моей дочери голову и теперь просишь меня прекратить? Мерзавец, кобель, ничтожество… Алла потеряла целый год из-за тебя.

– Я думал, что искренне люблю вашу дочь. Простите, что не оправдал ожиданий. Я верю в то, что Алла встретит надежного человека и будет счастлива, – перевожу взгляд с лица Риммы на Семена, Аллу, маму…

– Что ты в самом деле, Римма? Алка красивая девчонка, у нее таких женихов будет еще вагон и маленькая тележка, – вклинивается в разговор Сергей. – Устроили трагедию! – он крякает и, удовлетворенный внесенной в скандал лептой, тянется к бутылке вина. У Галины мгновенно зажигаются глаза, она подносит бокал и гипнотизирует взглядом льющуюся красную струю.

– В-о-о-он! – вскрикивает Римма. – Уходите все, слышите!

Бокал в дрожащих пальцах Галины застывает на полпути к лицу. Я облегченно вздыхаю и подаю матери руку. Мы протискиваемся сквозь толпу к прихожей.

– Богдан, что же теперь будет? – Мама ласково сжимает мои ладони. – Может, мне остаться, поговорить с Аллочкой?

«Уходите… Уходите…» – слышатся из гостиной ругательства Риммы.

«Нам нужно побыть одним, простите… Не-чего теперь праздновать», – лепечет извиняющимся тоном Семен.

Гости разочарованно вздыхают, кто-то пытается утешить Аллочку, застывшую в неестественной позе в центре гостиной, кто-то успокаивает Римму.

Пользуясь замешательством, я быстро обу-ваюсь и набрасываю куртку, подаю пальто маме.

– Мамочка, я не могу отвезти тебя домой, у меня рейс в Тбилиси через три часа, – виновато произношу, сжимая плечи мамы.

– Я помню, сынок, ты говорил. Может, все-таки мне остаться…

– Мам, Аллу излечат только время и новая любовь. Я осознаю, что причинил ей боль, но сделать ничего не могу… Не могу по-другому, ты понимаешь меня?

Конечно, мама понимает – даже спрашивать не нужно. Мы уходим по-английски, тихонько прикрыв входную дверь.

Снег в свете фонарей кажется желтым. На улице ни души. Ветер сдувает с черных ветвей снежинки, засыпая крыши машин плотной бело-снежной крошкой.

Подъехавшее такси разбавляет ночную мглу светом фар.

– Пока, мамочка. Прости за это все… – сую в мамину ладонь свернутую купюру и целую ее на прощание.

– Ты правильно поступил, Богдаша, – ободряюще шепчет она. – Как говорят: правда – точно горькое питье, неприятное на вкус, но зато восстанавливающее здоровье.

– Все обойдется, мамочка.

Когда такси исчезает из вида, я бросаю взгляд на часы: 19:30. Не теряя ни минуты, я выезжаю из двора…

Глава 23

Проверяю загруженность трассы по GPS-навигатору: центральные улицы подсвечиваются красным индикатором. Даю себе несколько секунд на раздумья и решаюсь