Певец слушал ее равнодушно, но когда дошло до слов «Лассия́» и «Сэлэге́ Щесэто́» («Россия» и «Сергей Шестов»), его лицо вдруг изменилось. Что-то мелькнуло в живых черных глазах.

Внешне тайская звезда Огневскому скорее понравилась. С пышными черными волосами до плеч и узкими глазами певец сильно напоминал Виктора Цоя, на камеру он словно даже пытался делать похожее лицо, сурово-задумчивое. Но за пределами съемочной площадки выражение у него было скорее задорно-хитроватое.

Ум показала на Огневского, снова назвала его «представителем правительства».

Андрей уже приготовился, что и этот бросится наутек в припадке русофобии. Но случилось наоборот – Хинхой вдруг оживился, тепло улыбнулся, схватил его за руку и заговорил на языке Пушкина:

– Как здорово! Очень приятно! Пойдемте в комнату скорее, от этой проклятой вертушки так дует!

По-русски он говорил очень хорошо, гораздо лучше, чем Мэу.

Певец прогнал продюсера и всех помощников, провел Андрея и Ум в небольшую подсобку, где для него временно устроили гримерную.

Загудел кондиционер, зашипела кофемашина.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, – подталкивал Огневского Хинхой, оживленно болтая по-русски. Он вручил им с Ум по чашке кофе, потом выудил из-под стола пузатую бутылку с чем-то бурым.

– Дагестанский коньяк «Старый Каспий»! – произнес он с гордостью, словно это был столетний раритет из Франции. – Друзья недавно привезли. Щас мы с вами под кофе по чуть-чуть!.. – Он плеснул каждому коньяка в дымящуюся кружку.

Даже Огневский от всего этого потерял дар речи. Глядя на его пораженную физиономию, тайский певец громко, очень обаятельно расхохотался.

– Мой батя почти двадцать лет был консулом в Москве. Я там считайте что вырос. Ну, за Родину!

Они чокнулись кофейными чашками.

Андрей повернулся к Ум и быстро перевел ей сказанное. Девушка не могла разомкнуть уст в присутствии кумира.

– Бедный батька мой, – начал откровенничать певец, – всю жизнь пахал, отношения Таиланда с Россией налаживал. А как двадцать лет назад у нас тут власть в очередной раз поменялась – и турнули его на фиг. Ладно б хоть «на пенсию» – так в этой стране пенсий считай что нету, дикости азиатские… Старый – живи на что скопил. Да батя мой сильно честный был, не насобирал ничего толком. Из князей в грязи, в общем… А привычки-то барские, чуть по миру всей семьей не пошли. Слава богу, у меня популярность пошла, стал помогать им с мамкой.

– Кхун Ум – большая поклонница вашего творчества, – улыбнулся Огневский, невольно поддаваясь очарованию болтуна.

Хинхой молча достал из пачки бумаг за кофемашиной открытку со своей физиономией. Широко на ней расписался и подарил Ум. Та сделала глубокий вай и опустила глаза.

– Да какое, блин, творчество… – сказал Хинхой Огневскому, вздыхая. – Попса гребаная. Я поначалу рок лабать пытался, под Шевчука, да здешний пипл не хавает. Испортили тайцев «кей-попом», бездуховность, ёшки-матрёшки… – Он плеснул себе еще «Старого Каспия» поверх остатков кофе и выпил залпом, взъерошил пышную шевелюру. – Вот, помню, ездил я в один рок-клуб в Питере…

Андрею пришлось прервать ностальгию певца и перейти к вопросам о Шестове, но тот только покачал головой:

– Сергей? Неа, не приходил такой, чесслово.

– Разве у вас не была назначена встреча? На тринадцатое мая, в двенадцать тридцать, в офисе.

Певец развел руками.

– Может, секретарша что-то перепутала, туповатая она у меня. Назначила встречу, потом игрой на телефоне увлеклась и мне забыла передать… Ох, неприятно тогда перед человеком! Тем более если он из наших был, из русских. Я ведь тоже, знаете, не только в душе, так сказать, культурно, но и по крови наш, российский человек! Мой прапрадед был настоящий русский офицер! Знаешь эту историю, Андрей? – перескочил он на «ты».

Это, кажется, был единственный таец, кроме Прачарна, правильно произносивший имя Огневского.

– Когда Николай Второй путешествовал на корабле из Одессы в Японию (его еще потом там чуть самурай не замочил, вот психи японцы!)… Так вот, он по дороге у нас в Сиаме остановился, и с самим нашим королем Рамой Пятым они задружились. Русская диаспора тут где-то даже памятник им запилила – сидят такие, с тросточками… Так вот, Рама Пятый все Николая подбивал, чтобы тот за него против англичан вписался. А то они ж хотели нас, как китайцев и индусов, нагнуть. Колонией сделать, ну или концессию выбить на худой конец. А Николай такой типа: «Да, мы с тобой братаны, все дела, и вообще у меня Сиам всегда в респекте». Но нормального «да» так и не сказал. Блин, а говорят, это мы, азиаты, хитрые… Ну он поплыл дальше. А Раме куда деваться? Англичане-то всё прессуют. Ну он, ладно, взял и через несколько лет сам в Россию приезжает, в Питер, дальше с Николаем договариваться. Ну привез там с собой всякие бриллианты-изумруды, понятно, а еще сиамских кошаков! Ну их же тогда нигде за пределами Таиланда и не было почти. А Рама Пятый аж двести штук в Питер притаранил, уж как их везли – представить не могу. А Николай взамен отправил своих гвардейцев в Сиам, королевский дворец охранять. Примерно по двухметровому лбу гвардейцу за мелкого котика. Каково! Среди них был и Аркадий Несмелов, мой предок, дворянин, он на тайской знатной девушке женился. Фамилию пришлось нашу взять, конечно, – Чэмчамрат; говорят, он ее долго запомнить не мог… А король Рама своего сына, принца Чакрабона, прописал учиться в Питере в Пажеском корпусе и потом в царской гвардии служить. И тот служил несколько лет, караулы на морозе зимой стоял, не жаловался.

– Ты знаешь Рачавади Интханон? – вклинился Андрей. Робостью он не отличался, но потребовалось немалое усилие, чтобы перебить задорное повествование Хинхоя.

– Не, сорян, – ответил тот. – А кто она?

– Знакомая Шестова.

– Ох уж эти знакомые… Выедают нам, мужикам, все сердце, а? – Он с улыбкой кивнул на Ум. – Как раз такое с принцем Чакрабоном-то и случилось. Как обычно в России у нас бывает, на деваху местную запал. Он был смелый, мяться не стал, втихаря с ней обвенчался в Константинополе, православие ради этого принял. – Хихной сделал суровое лицо и размашисто перекрестился тремя пальцами. – И тайский двор, и русский как узнали, охренели все, такой скандал! Ну а Николаю стало перед Рамой Пятым неудобно… В итоге он официально хоть и не объявил о защите Сиама, но видимо, английской королеве Виктории в чатик написал, типа: «Отвали от тайцев, а то я за них впрягусь». Так и не стали мы колонией, обломались бритиши. Принца сначала лишили права наследования, и все такое. А через несколько лет его простили, он вернулся в Сиам, начал реформы мутить, тайские ВВС основал, между прочим…

Андрей уловил удобный момент – когда бутылка «Старого Каспия» показала дно, а новую счастливо-возбужденный Хинхой все не мог найти, шарил глазами по своей каморке. Огневский встал и начал прощаться.

Кое-как удалось отказаться от «продолжения банкета». Хинхой обнял и троекратно поцеловал Андрея, а потом и Ум, которая чуть в обморок не упала.