Зато молодой прапорщик с измордованным лицом проявлял некоторую живость, свойственную всем юным, и с любопытством вертел головой. Время от времени его лицо искажала мучительная гримаса, и дергался кадык на горле, будто слезы едва сдерживал.

Безусый юноша, почти мальчик, ему жить да жить еще, а он уже льет и свою и чужую кровь.

– Что же ты, война, делаешь?!

Шверницкая прошептала еле слышно во второй раз, чуть двигая тонкими губами и на цыпочках подошла к дощатой перегородке, за которой находился рабочий кабинет Либермана. Так она всегда делала, подслушивая, какие разговоры ведет его хозяин, начальник всемогущей в долине ЧК.

Ведь Особые отделы, как ни крути, всего лишь структурные единицы этой страшной карательной машины, и не только задействованные в Красной армии. Они обеспечивали нормальную деятельность советской власти на занятых ею территориях, пока там еще все органы и ревкомы будут созданы из местного большевистского актива, а время не ждет.

– Ты мне тут носом не крути! Раз Ермолаев важное дело выполняет, а ты его помкомвзвода, тебе этим делом таки и заниматься, товарищ Кузнецов, и быстро. Ибо время не терпит!

Из-за перегородки послышался возбужденный голос чекиста, явно недовольного. Так он всегда кричал, когда был сильно недоволен проволочками, которых тяжелая чекистская работа не терпит.

– Немедленно обыщи все бурятские стойбища в округе! Не мог же белый офицер совсем без оружия сюда явиться, с одной шашкой и секретным «газовиком»? Где его револьвер или пистолет, что эта сволочь с собой постоянно в кобурах носит?! Где, я спрашиваю? А вещи? Та же пара нательного белья у него должна была иметься – мы же обгадившегося подтирали, свои подштанники выделили, а они, чай, казенные! Вещи офицерские ищи, чемодан или сумы переметные, оружие – была же у него винтовка или карабин! В общем, так – тщательно прошерсти всю казачью округу, от Тальской сопки до Булун-Талайского озера, где их крайний поселок стоит! А там до Шимков дозоры направь. Наверняка где-то рядом лежат, хорошо припрятаны, а ты ни сном ни духом! Ищите быстрее, товарищ Кузнецов, хорошо ищите, можете всю округу перерыть!

Полина отшатнулась от перегородки, морщины пролегли по ее молодой коже глубокими бороздками и, словно с тяжелой ношей на плечах, снова уселась на стул и задумалась.

«А ведь верно – где их вещи?»

Лошади пошли быстро, кошевку мотало со стороны в сторону. Умные животные почувствовали близость отдыха и будущей кормежки, а потому припустили ходкой рысью сами, без понукания ездовыми, прямо понеслись по наезженной санями дороге, мимо небольшого леска.

Вечерело.

Прежде высокие горы, уткнувшиеся своими вершинами в облака, стали просто сопками, пусть и величественными. Пасюк здесь ездил много раз, а потому понимал, что приближались Тибельти, последний казачий поселок, что раньше перекрывал дорогу в Тункинскую долину, что здесь в ширину сужалась едва до одной версты.

С каждой пройденным километром пути сердце все более сжималось в тисках отчаяния, теперь он понимал все яснее, что надежда на спасение превратилась в мираж. И ничего не сделать – красный гарнизон в поселке надежно перекрывал спуск к Байкалу.

А в Култуке его с Артемовым посадят на поезд, и через сутки они будут в Иркутске, где их и умучают. Да и за дело, по большому счету, как ни крути – пятерых красноармейцев им не простят, и надеяться на гуманизм не приходится. Гражданская война, как он уже понял на своем небольшом опыте, сантиментов не любит. А они на ней явно лишние…

«Теперь все решится в ближайший час. Либо пан или пропал, другого варианта для нас просто нет!»

Первый раз Пасюк бросил затравленный взгляд по сторонам, как бы ища помощь. Но придорожная тайга казалась пустынной, а текущий справа подо льдом Иркут был очень далеко – не добежать никак, даже в молодые годы, любой конник враз догонит.

– Что, вашбродь, тягостно?

Сидящий напротив красноармеец с красным треугольником на рукаве шинели хитро улыбнулся, вот только жалости в глазах не было, а плескалась только одна жгучая ненависть, будто ожег взглядом, полным торжествующего злорадства.

– Присмирели твои казачки, хвосты поджали – Советской власти шибко боятся! Так что на спасение не надейся и глазюками своими не сверкай. Ну надо же – еле живой, душа чуть теплится, а туда же, так и думает, как бы половчее глотку порвать!

Пасюк прикрыл глаза ресницами – встревать в разговор он не собирался и решил про себя, что будет продолжать играть обессиленного. Пока момент удобный не наступит, на что он яростно надеялся. Пусть даже будет один шанс из ста, даже тысячи, но лучше погибнуть в бою с шашкой в руке, хотя с ней он не устоит против здешних настоящих кавалеристов, закаленных войною рубак, и трех секунд.

Но уж лучше такую смерть принять, чем стать истерзанной тушкой в застенках Иркутской губчека!

Это в советское время писали об этой конторе исключительно в благостном свете. Вот только в свое время он прочитал много литературы о красном терроре, благо цензура исчезла, и сделал четкий вывод – эти злыдни в кожанках слюнтяйством совсем не страдали, как и гуманизмом, у них любой заговорит. И нет на свете человека, что способен выдержать по-настоящему профессиональные пытки.

– Отставить разговоры с конвоируемым!

Хлесткая команда была отдана подскакавшим к кошевке из арьергарда командиром конвоя, старым «знакомцем», щека которого все так же белела под намотанным на голову бинтом.

«Профессионал!»

Пасюк ненавидел этого красного командира всеми фибрами души, но отдавал ему должное, после той стычки с клинками в руках. Он тогда проиграл мгновенно и был сразу обезоружен – мастерство матерого воина моментально сломило его «показуху».

Да, до того он сам убил бебутом двоих караульных солдат, но ведь как? Первого проткнул насквозь прямо в дверях, боец даже не успел понять, что случилось, а не то, чтобы уцепиться за рукоять «драгунки». А второй, пожилой караульщик в солдатской папахе, вообще был безоружным – смог закричать только и бросился бежать. Пасюк его догнал одним прыжком и полоснул по спине с оттягом.

По сути убил двух безоружных людей, какой тут поединок. В последнем он ничегошеньки не стоил как воин. Что ему было тут же убедительно продемонстрировано…

«Хм. А ведь у него на шинели было два треугольника, а сейчас один красный квадратик. К чему бы это? Неужто у них тут тоже звания щедро накидывают? Нас поймали, и вот – из командиров младших в средние перевели. Или я ошибаюсь?! Ни хрена в этих кубиках-рубиках не разбираюсь, тем паче, что они в двадцатом году обозначали».

Пасюк снова прикрыл глаза и попытался вспомнить все кинофильмы, где фигурировали бы данные знаки различия. Но, как ни ломал голову, о рукавах, так ничего и не припомнил.

А вот петлицы, что носили на воротниках гимнастерок перед Великой Отечественной войной, такие знаки имели, и понятные. Треугольники носили только сержанты, а кубики офицеры, вроде лейтенанты. Но и всякие там политруки-комиссары. Но здесь таких обращений даже не прозвучало, хотя несколько раз слышал, как обращались по должности – «товарищ уполномоченный» или «товарищ помкомвзвода».