Испугавшись, что Казанова его бросит, отец Бальби виновато улыбнулся и пробормотал:

— Я не так жесток, чтобы сейчас бросить вас одного.

В результате беглецы побежали прямо к Портаделла-Карта, то есть к большим воротам, служившим выходом из дворца.

Далее им повезло. Никого не увидев и сами никем не замеченные, они пересекли Пьяццетту с ее двумя колоннами из красного мрамора, на одной из которых испокон веков стоял бронзовый крылатый лев, символ Святого Марка, запрыгнули в первую попавшуюся гондолу и приказали немедленно отплывать. Гладко выбритый гондольер, не задавая лишних вопросов (за деньги любой из них и сейчас готов плыть хоть в Англию), помчал клиентов по каналу Джудекка в сторону Фузины — континентального пригорода Венеции.

Фузина находится на западе от канала Джудекка, примерно в шести километрах от площади Сан-Марко.

— На месте мы будем через три четверти часа! — крикнул гондольер. — Вода и ветер помогают нам!

Описать чувства Казановы в этот момент лучше, чем он сам, не сможет, наверное, никто:

«Я оглянулся назад, на прекрасный канал и, не заметив на нем ни единой лодки, восхитился замечательнейшим из дней, какой только можно пожелать, первыми лучами дивного солнца, что поднималось из-за горизонта… А еще я подумал о том, какую провел страшную ночь, и о том, где находился накануне, и душа моя преисполнилась любви и вознеслась к милосердному Богу. Я был настолько потрясен силой своей благодарности и умиления, что внезапно сердце мое, задыхаясь от избытка счастья, нашло себе путь к облегчению в обильных слезах. Я рыдал, я плакал, как дитя».

Вскоре беглецы были в Фузине, а оттуда легко добрались до Местре. На почтовой станции лошадей не оказалось, однако в трактире делла Кампана не было недостатка в извозчиках. Казанова быстро договорился с одним из них, дал ему столько, сколько тот запросил, и велел через час быть в Тревизо, городе, находившемся в двадцати километрах к северу от Местре.

Так в тридцать один год Джакомо Казанова снова стал свободным человеком, но уже со скандально-привлекательной репутацией политического эмигранта. Он просидел в тюрьме с 25 июля 1755 года по 1 ноября 1756 года. Больше пятнадцати месяцев в настоящем аду! И побег его был равносилен чуду. А ведь ничто не поражает людей так, как чудо, — разве только наивность, с которой его принимают на веру. В любом случае, о побеге Казановы тут же пошли разговоры, стали множиться слухи, а они, как известно, летят со скоростью света, и, в конечном итоге, побег этот наделал много шума не только в Венеции, но и во всей Европе, принеся Казанове самую широкую известность.

В Париже дела мои пошли столь хорошо, что я в два года разбогател и стал обладателем целого миллиона, и все же разорился опять.

Джакомо Казанова

В начале января 1757 года Казанова вновь прибыл в Париж, в котором в свое время он провел два года, исключительно наслаждаясь жизнью. На этот раз, и Казанова это прекрасно понимал, чтобы преуспеть, нужно было кланяться всем, кому улыбнулась слепая Фортуна. Нужно было избегать все «плохие компании» и отказаться от старых привычек, которые могли характеризовать его как несолидного человека. Нужно было поставить на кон все свои дарования и свести знакомство с влиятельными людьми. Для этого нужно было быть хорошо одетым и найти себе приличное жилье, а для этого требовалась известная сумма, которой у Казановы не было. Впрочем, не было у него ни порядочного костюма, ни рубашек, ни чистого белья.

Но с чего-то надо было начинать, и Казанова начал с того, что разыскал в Париже своего друга Антонио-Стефано Баллетти и расположился у него на улице Пти-Лион-Сен-Совёр.

Все семейство Баллетти приняло его с распростертыми объятиями. Казанова расцеловал Сильвию, а потом со смесью удивления и восхищения уставился на ее дочь Манон, которую в последний раз видел совсем ребенком и которая была теперь красивым молодым созданием семнадцати лет, полным парижского шарма и грации. Воспитанная как девушка из знатной семьи в монастыре урсулинок в Сен-Дени, она теперь была начитанной, но при этом еще и восхитительно танцевала, пела, а также владела несколькими музыкальными инструментами.

Заняв денег у Антонио-Стефано Баллетти, Казанова снял себе жилье неподалеку от него, обустроился и принялся разыскивать Франсуа де Берни.

Надо сказать, что судьба этого человека, с которым Казанова познакомился в Венеции, сложилась самым удивительным образом.

В 1756 году он провел переговоры и заключил договор с Австрией, направленный против Пруссии, а потом, в январе 1757 года, его назначили в Вену посланником для того, чтобы официально скрепить этот договор подписью.

Потом, когда все благополучно завершилось, он возвратился в Париж и 28 июня 1757 года был сделан министром иностранных дел Франции. Чуть позже двум таким мощным католическим державам, как Франция и Австрия, уже нетрудно было получить для де Берни в Ватикане кардинальское назначение.

Помимо этого, де Берни был назначен еще и командором ордена Святого Духа, а также получил титул графа, который ему лично пожаловал король с целью решить все материальные проблемы новоявленного кардинала. С этой же целью король назначил бывшему аббату пенсион из собственной казны, прибавив к этому еще несколько аббатств со всем их имуществом и доходами.

Позднее, уже поднявшись так высоко, Франсуа де Берни вдруг сочтет, что союз с Австрией представляет собой дело достаточно сомнительное и разорительное для Франции. Поняв это, он начнет вести переговоры с врагами своей страны, подразумевая в глубине души, что для заключения мира можно будет пойти даже на нарушение союза с Австрией.

Узнав об этом, маркиза де Помпадур перестанет считать де Берни своим союзником и начнет рассматривать его как человека, которого неплохо было бы сбросить с той высоты величия, на которую она сама же его и вознесла.

В конечном итоге, она найдет нового фаворита — графа Этьенна-Франсуа де Стенвилля. Кардинал де Берни, будучи человеком весьма дальновидным, поймет, что у него нет никакой возможности бороться против влиятельной маркизы де Помпадур, и подаст прошение об увольнении по собственному желанию. Прошение об отставке будет принято, а граф де Стенвилль, став герцогом де Шуазелем, 3 декабря 1758 года займет его место.

Но все это, понятное дело, будет позднее. Пока же было лето 1757 года, и Франсуа де Берни стал одним из самых влиятельных людей Франции. Узнав об этом, Казанова незамедлительно отправился в Бурбонский дворец. Он заранее знал, что привратник не пропустит его, сказав, что господин министр очень занят, а посему прихватил с собой короткое письмо, которое оставил внизу. В нем он извещал о своем приезде и называл свой адрес. Впрочем, большего он сделать и не мог.

Теперь Казанове оставалось лишь надеяться на то, что взлетевший так высоко де Берни не забыл о его существовании. Как ни странно, ответ доставили очень скоро. Господин де Берни писал, что будет свободен в два часа пополудни и готов его принять.