Есть немало людей, для которых парадигма собственного величия и избранности служит «декоративным фасадом». Они легко впадают в депрессию, тревогу и проявляют другие подобные симптомы, когда этот фасад рушится. Обычно корни такой парадигмы уходят в раннее детство. На определенной стадии развития дети должны чувствовать свое величие, например представлять, что они волшебники или супергерои, красоваться и претендовать на восторг и обожание. Если родители могут разделить радость ребенка на этом этапе, он рано или поздно перерастет ее, но будет помнить позитивные чувства, и это послужит основой для гордости и здоровой самооценки{92}. Но если родители подавлены, все время на работе и не уделяют внимания ребенку или не выносят этой детской потребности выделяться, ребенок может вырасти во взрослого с уязвимой самооценкой и неспособностью радоваться и гордиться собой.

Взрослея, дети начинают понимать, что они очень даже уязвимы, но снова ищут ощущения защищенности, идеализируя родителя (как правило, одного с собой пола). Пытаясь подражать сильному, надежному взрослому, ребенок соединяет чувство силы и безопасности. Когда родители спокойно относятся к этому, из этих чувств развивается способность формировать взрослые идеалы. Но опять же, если рядом просто нет родителей или близкого человека, способного выступить в роли примера, или если родители кажутся ненадежными или перегруженными, ребенок упустит эту возможность. А когда вырастет, не сможет чувствовать себя сильным и уверенным. Такую потребность можно удовлетворить, присоединившись к кому-то, имеющему эти качества, или влившись в борьбу с какой-то проблемой, религию или политическое движение.

В обеих ситуациях чувства своей избранности или уникальности могут стать защитным механизмом от слабости, пустоты и одиночества. Это своего рода формирование реакции, при которой человек ведет себя абсолютно противоположно тому, что чувствует. Тем не менее подобное поведение становится частью «непроизвольного Я», и человек в основном не видит этих слабостей. Его эгоистичные действия и вера в то, что он все знает лучше остальных, укореняются настолько, что именно этот фасад и видят окружающие.

Питер был привычен к лести. Он был очень умным творческим человеком, часто генерировал лучшие идеи среди всех, кто был в его офисе. Но это случалось не всегда, а он не принимал другой точки зрения и был склонен раздражаться, когда все получалось не так, как он хочет. Он ходил на терапию почти всю сознательную жизнь и был зависим от прописанных лекарств.

В какой-то момент его привели на терапию проблемы взаимоотношений со взрослыми детьми, отдалявшимися от него. Его дочь недавно приходила на терапию, но замыкалась при Питере. Она сказала, что психолог посоветовал ей некоторое время держать дистанцию с отцом. Казалось, Питер был одержим, это поглощало все его внимание. Он все время хотел с ней общаться. При любой ситуации, например, когда от дочери приходила поздравительная открытка, он часами пытался понять и интерпретировать ее «скрытые» смыслы. Он доводил себя до такого состояния, что был готов позвонить дочери и обвинить ее в том, что она разыгрывает сценарий, существующий только в его голове. Она повесила бы трубку, и отношения разладились бы еще сильнее.

В попытке понять, как он дошел до такой жизни, я начал обсуждать с Питером его прошлое. Его отец был холодным, критикующим и пугающим, мать – поверхностной, нарциссической личностью, вечно с кем-то соревнующейся. У Питера было несчастное детство. Он учился в интернате для мальчиков и там тоже был несчастен. Первый учебный год окончил одним из худших в классе, но заставил себя трудиться, и к четвертому году оказался в первой четверке. Он попал в Лигу плюща[37]и потом без оглядки окунулся в финансовый мир Нью-Йорка. Он всегда тяжело работал и добился очень хорошего материального положения.

Наконец он открыл мне свой позорный секрет. В 30 с чем-то лет Питер пережил жестокий провал по собственной вине. У него была возможность продвинуться в компании. Предполагалось, что он должен был сделать свой ход. Однако никто из высшего руководства не дал четкого сигнала, что он должен идти вперед, а сам Питер не попытался. Это был первый случай с самого детства, когда он осознанно почувствовал страх. Для Питера это значило, что он был не тем, кем притворялся, и что на самом деле все, чем он был, – притворство. С тех самых пор он переживал это, пытаясь наверстать упущенное.

Со временем я стал лучше понимать, что это значило для Питера. Его «ложное Я» разрушилось. После своего злополучного детства он понял, что, если будет тяжело работать и играть по правилам, с ним будут хорошо обращаться и он сможет игнорировать ту свою часть, которая сидит глубоко внутри него в страхе и одиночестве. Но эта часть всегда была там и всегда заставляла его думать, что он только притворяется успешным и уверенным. Когда показалось, будто собственные дети отказались от него, он сделал вывод: старые страхи вполне оправданны, а «настоящее Я» на самом деле бедное, слабое и напуганное.

Неудивительно, что Питер чуть не сошел с ума от отдаления дочери. Он думал, что дочь его разоблачила, обнаружила то «настоящее Я», которое он так тщательно прятал. Никто не понимал, как сильно Питер зависит от любви и обожания своих детей.

Люди, подобные Питеру, часто не могут найти подходящую психотерапию. Фрейдисты разочаровывают их из-за недостаточной реакции на проблемы пациентов, а когнитивно-поведенческую терапию они отвергают, так как думают, что и сами все это знают. Сквозь всю эту внешнюю напыщенность терапевт должен разглядеть уязвимую личность и обратиться к ней тактично и осторожно, учитывая потребности пациента. Потом, наладив контакт с терапевтом, пациент снова может почувствовать себя сильным. Терапия становится чем-то вроде перевоспитания. Пациент постепенно начинает видеть терапевта более реалистично: оба они просто люди, а быть просто человеком вполне допустимо.

Безусловно, в жизни такие люди совершают множество самодеструктивных действий: хотя их защита может быть настолько крепкой, что они могут и не чувствовать пагубных последствий, они часто оказываются отвергнутыми и изолированными. Если им везет, они находят партнера, который может увидеть «уязвимое Я» за помпезным фасадом, примириться с этим и юмором и терпением помочь им снова социализироваться. Или они могут достигать успеха в карьере, что дает им больше защиты и власти, в которых они так нуждаются. Тогда с годами они становятся более мягкими, чуткими и заботливыми.

Некоторым людям кажется, что усилия или тяжелая работа – признак слабости: это значит, что они недостаточно умны и талантливы. Они не понимают, что именно усердный труд делает нас умными и талантливыми{93}. Они склонны уставать и сдаваться без боя или не оставлять себе достаточно времени для заданий. Мы можем вести себя подобным образом и не понимать, что это часть парадигмы «право имеющего». Если наша проблема в этом, надо сделать шаг назад и посмотреть на свои остальные убеждения со стороны. Существуют ли обстоятельства, при которых мы игнорируем общепринятые нормы? Может быть, мы принимаем других людей как должное? Или слишком привыкли к тому, что все складывается по-нашему? Возможно, рискуем без необходимости? Как бы там ни было, это саморазрушительно, и в долгосрочной перспективе жизнь отыграет свое, а нам придется играть по ее правилам.