Следующее письмо, написанное после того, как он возил ее познакомиться с Йеном — брата держали в психиатрической лечебнице, — свидетельствовало о том, что Элинор была необыкновенной девушкой.

«Я тысячу раз благословляю тебя, Элинор Рамзи. Не знаю, что ты сделала, но Йен удивительно отреагировал на тебя. Порой он вообще не разговаривает днями, а то и неделями. Иногда во время моих посещений он лишь таращится в окно или сидит над проклятыми математическими уравнениями, не глядя на меня — как бы я ни старался привлечь его внимание. Он заперт в своем собственном мире, куда мне нет доступа. Я очень хочу отомкнуть эту дверь и выпустить его наружу, но не знаю, как это сделать.

Но Йен смотрел на тебя, Эл. Более того, он разговаривал с тобой, а потом спросил меня, когда мы с тобой поженимся. Йен сказал, что хочет, чтобы мы поженились, потому что с тобой я буду в безопасности, и тогда он перестанет за меня волноваться.

Я притворяюсь сильным человеком, моя любимая, но когда я с Йеном, то знаю, какой я слабый».

Совершенно подавленный, Харт пролистал оставшиеся письма. Их было немного, потому что после официального объявления о помолвке они много времени проводили вместе. А несколько писем, что он написал ей из Лондона, из Парижа и из Эдинбурга, изобиловали комплиментами в ее адрес. Харт нашел и то самое письмо, в котором с воодушевлением сообщал, что приедет в Гленарден, когда закончит дела в Эдинбурге. В тот роковой визит Элинор ждала его в саду, чтобы вернуть кольцо.

Два последних письма были написаны спустя несколько лет после разрыва помолвки. Харт развернул их с удивлением — оказалось, что Элинор сохранила даже эти его письма. В первом он рассказывал о том, что Йен вернулся в семью после смерти отца.

«Он все тот же Йен — и в то же время какой-то другой. Сидит в тишине и не отвечает, когда мы говорим с ним, даже не смотрит на нас, когда мы к нему обращаемся. Похоже, он в плену долгих лет боли и отчаяния. Возможно, он ненавидит меня за то, что не помог ему раньше. Или, может быть, напротив, благодарен за то, что я привез его домой. Не знаю, понимает ли он вообще, что оказался дома. Карри, его слуга, говорит, что он ведет себя здесь так же, как там. Ест, одевается и ложится спать без понукания и без посторонней помощи, но делает все как автомат, которого просто обучили человеческим движениям.

Я стараюсь достучаться до него. По-настоящему стараюсь. Но не могу. Я привез домой оболочку своего брата, и меня это убивает».

Харт сложил письмо и непослушными пальцами развернул последнее. Оно было датировано 1874 годом, и он помнил его наизусть, помнил каждое слово.

«Моя милая Эл!

Мой отец умер. Наверняка ты уже слышала о его смерти, но в остальном я должен признаться — или сойду с ума. Ты единственная, кому я могу рассказать об этом, единственная, кому могу доверить свои тайны.

Я передам письмо через моего доверенного человека — чтобы передал только в твои руки. Ты должна сжечь его после прочтения, если твое неистребимое любопытство все же заставит тебя распечатать письмо от ненавистного Харта.

Я застрелил его, Эл.

Мне пришлось. Потому что он собирался убить Йена.

Ты однажды спросила меня, почему я позволил Йену жить в доме для сумасшедших, где лекари демонстрировали его как дрессированную собачку или использовали для своих странных опытов. Я оставил его там, потому что там он был защищен лучше, чем дома. То, что с ним делали в лечебнице, ничто по сравнению с тем, что мог бы сделать с ним мой отец. Я давно знаю, что если бы смог убедить отца вытащить брата оттуда, то он очутился бы в еще худших условиях, скорее всего — в полной власти отца.

Но слава Богу, что слуги в Килморгане более преданны мне, чем отцу. Наш мажордом сообщил мне то, что услышал от одной из горничных, а она, в свою очередь, случайно подслушала, как отец говорил какому-то человеку, что заплатит ему за то, чтобы пробрался в лечебницу и убил Йена любым тихим способом — какой сам выберет.

Пока я слушал этот ужасный рассказ мажордома, я решил, что не могу больше ждать, что должен действовать.

Я не сомневался, что служанка рассказала правду. Увы, мой отец вполне был способен на подобное. И это не имело никакого отношения к «безумию» Йена. Все дело в том, что Йен видел, как мой отец совершил преступление.

Йен на протяжении нескольких лет рассказывал мне отдельные отрывки и фрагменты произошедшего, и я наконец получил полную картину. Так вот, Йен видел, как наш отец убивал нашу мать.

То, как Йен описывал произошедшее, внушает мысль, что отец убил ее непреднамеренно, но причинил ей смерть жестоким обращением. Он схватил ее за шею и тряс до тех пор, пока она не испустила дух.

Отец потом обнаружил Йена под столом и понял, что тот все видел. На другой день Йена отвезли в Лондон на экспертизу — на предмет его умственной неполноценности. Йен всегда был не совсем в себе, но предстать перед комиссией — это стало для него запредельным испытанием. Его, естественно, объявили ненормальным. Это спасло моего отца. Раз комиссия признала Йена сумасшедшим, то какие бы истории о смерти матери он ни рассказывал, ему никто не поверит.

В то время я ничего этого не знал и боролся с решением отца. Напрасно. Йена сразу забрали в сумасшедший дом. Отец заранее приготовил для него место, заплатив немалую сумму. Тогда, в силу молодости и неопытности, я не знал, как противостоять отцу, поэтому просто делал все возможное, пытаясь хоть чем-то помочь Йену. Мак и Кам делали то же самое.

Но в последнее время отец почему-то начал думать, что Йен собирается его выдать. Возможно, брат стал рассказывать о происшествии более внятно, и кто-то из докторов сообщил отцу, что Йен говорил о смерти матери. Я этого так и не узнал. Но думаю, отец испугался, что кто-то поверит словам Йена и проведет расследование. И тогда старый герцог решил убить моего брата. К счастью, я ему помешал. И я отправил своих людей, чтобы охраняли Йена, а также перехватывали все сообщения докторов из лечебницы и передавали мне.

Отец узнал об этом и пришел в ярость. И я знал, что он повторит попытку убийства еще раз. И еще. Мой отец, как ты знаешь, был безжалостным человеком и эгоистичным до безумия. Я составил план по освобождению Йена из сумасшедшего дома под мою опеку, но дело шло медленно. И я очень боялся, что отец все же найдет способ обойти меня и разделаться с Йеном.

Было ясно, что мне придется сойтись с отцом лицом к лицу, чтобы остановить его навсегда.

И вот однажды вечером, две недели назад, я пошел к нему в кабинет в Килморгане. Отец был пьян, и в этом не было ничего необычного. Я сообщил ему, что Йен поведал мне историю смерти нашей матери и что я брату поверил. Кроме того, я сказал, что намерен подтвердить правдивость его рассказа. И еще я заявил, что сделаю все возможное для того, чтобы заключение комиссии о душевной болезни Йена было пересмотрено.