— Тебе попросту нечего сказать, не так ли? — ухмыляется прокурор, предпринимая ещё одну дешёвую попытку задеть, а я лишь театрально закатываю глаза, повернувшись к Альваро. Одними губами шепчу: «Проходи…» и снова держу телефон ладонью. — Ты ведь и сама знаешь, что проиграешь этот суд.

Я качаю головой, услышав это, и оказываюсь вслед за Рамиресом в комнате. Он неторопливо присаживается на барный стул, а я на автомате прохожу за другую сторону стойки — так я чувствую себя безопаснее, когда между нами есть хоть что-то.

Альваро окидывает меня хитрым взглядом, изображая полную заинтересованность, и кладёт ладони на столешницу, сцепляя их в замок.

— Твои попытки вывести меня из строя, Майерс, выглядят убого. Хотя чего ожидать от человека, который берёт верх лишь в тех делах, где у компании заведомо нет шансов, — я не замечаю оценки в глазах наблюдающего Рамиреса, потому что полностью, наконец, сосредотачиваюсь на разговоре. Но при этом невольно задерживаю своё внимание на его руках, почему-то представляя, как они сжимают глотку Томаса до предсмертного хруста… — Ты убедишься в своей неправоте в зале суда. И если ещё раз позвонишь мне с завуалированными угрозами, поверь, я лично передам запись нашей беседы судье, и для тебя всё закончится намного раньше.

Послушав две секунды гробового молчания, я нажимаю на «отбой» и перевожу взгляд с пальцев Рамиреса на его лицо. Губы на котором моментально трогает злорадная усмешка.

— Досаждают поклонники? — язвительно выдаёт он, глядя мне ответно в глаза.

— И тебе доброго вечера, — кисло отвечаю я, швыряя ни в чём не повинный телефон на поверхность, и в противовес позе Альваро расставляю собственные руки по разные стороны, опираясь на столешницу. — Звонил Томас Майерс, один из прокуроров, с которым я, мягко говоря, не в ладах. Он будет выступать против нас в суде, — чеканяще добавляю я, ощущая непонятное сжатие связок на слове «нас». Всё ещё непривычно. — А теперь вопрос: какого чёрта ты приехал ко мне домой?

— Проезжал мимо, — намеренно неубедительно произносит Рамирес, чтобы я снова пустилась в расспросы. Грёбанный манипулятор. — Чего именно хотел этот твой Майерс? Сделки? Я давно отказался от всех досудебных встреч.

«На которых всё можно было бы решить, не прибегая к заседанию, упертый ты баран…» — с пышущей яростью думаю я, вспоминая свою реакцию в офисе, когда узнала об этом впервые, но внешне стараюсь сейчас ничего не показывать.

— Ты всё прекрасно слышал, зачем снова спрашивать? Звонил, чтобы угрожать, но больше вывел из себя, — «как и ты выводишь разговорами об одном и том же», и, проведя ладонью по лбу, я совершаю ещё одну попытку атаки: — Ещё раз: почему ты здесь?

Но вопрос выходит как-то на выдохе и утомлённо. Уже и не хочется знать, зачем он приехал, — лишь выпроводить поскорее и снова оказаться в уютном коконе. Рамирес окидывает взглядом знатока обстановку кухни-гостиной и приподнимает брови, заметив откупоренную бутылку вина, к которой я только притронулась.

— Надо же. Испанское?

Опять уходит от ответа…

— Это случайность, — ощущаю, как алеют скулы, но ведь говорю чистую правду.

— Ну конечно, — обманчиво мягким тоном, в котором всё равно чувствуется власть, пресекает Рамирес и прячет очередную победную улыбку. Как же это доводит! Дотянувшись до тёмного стекла бутыли, он берёт её, рассматривает этикетку и вальяжно спрашивает: — Бокалы в столь аскетичном доме найдутся?

Я с такой силой сжимаю зубы, что слышу их тихий стук друг о друга. Этого ещё не хватало — распивать с ним алкоголь… Одно дело — где-то в общественном месте, где мы окружены людьми, другое дело — в замкнутом пространстве, в котором просто каждое мельчайшее неделовое движение тут же порождает интимную атмосферу. Но страх получить этой бутылкой по голове из-за гордого отказа пересиливает, и я, сопя от гнева, всё-таки выуживаю единственный бокал для него и забираю у раковины слегка испачканный простой стакан.

— Я планировала провести хотя бы выходные без твоего общества.

— Оно разве настолько тебе в тягость? Не замечал, — с ехидством говорит Рамирес, по-мужски изящным движением разливая вино. — А планы имеют свойство меняться.

Я беру свой стакан, вцепляясь обеими ладонями, и надеюсь таким образом скрыть появившуюся в них дрожь. Отвожу взгляд, уставившись в содержимое, пока Альваро тоже разглядывает в тусклом свете оттенок вина и, наконец, пробует его.

— М-м-м, — тянет он, и я вынужденно поднимаю глаза. Прикрыв веки, Рамирес слегка облизывает губы и с нескрываемой сарказмом выносит вердикт: — Отвратительно.

Теперь бутылкой по голове хочется огреть его самого.

— Не у всех такие избирательные и придирчивые вкусы, как у тебя, — демонстративно сделав большой глоток, вспыльчиво озвучиваю я.

— Ты просто не пила настоящее испанское вино, — лукаво отвечает Альваро, проигнорировав мой тон, и всё равно подносит бокал ко рту ещё раз. Одновременно с этим одна его ладонь проникает под тонкое пальто, скорее всего, ко внутреннему карману, — вот же досада, я не предложила ему повесить верхнюю одежду в коридоре! — и выуживает плотный бежевый конверт: — Это, кстати, тебе.

Чтобы не совершить ошибку и не накинуться с обвинениями сразу, как я любила это делать раньше, сначала всё-таки прощупываю и проверяю, нет ли там денег — этого ещё не хватало, тем более после и так унизительного получения пластиковой карты. И действительно — в конверте документы, но только я хочу спросить, какие именно, как взгляд цепляется за изображение на экране телевизора за спиной моего гостя.

Миловидная блондинка-телеведущая что-то рассказывает, шевеля губами, а рядом с ней выведено фото… сенатора Райли. Альваро тут же оборачивается, заметив, как я остолбенела с конвертом в руке.

Я не вижу выражения его лица, но он порывисто встаёт, оставив бокал, и хватается за пульт, словно идущие в беззвуке новости значат для него очень многое.

— К утру понедельника будет осуществлён окончательный подсчёт голосов и станет ясен новый состав сенаторов штата Нью-Йорк, однако уже сейчас можно сказать, что Джонатан Райли имеет наибольшие шансы переизбраться вновь. После скоропостижной смерти Эдварда Ричардса, который был главной кандидатурой на пост сенатора в этом году, именно Райли занял место фаворита среди избирателей… — равномерный тембр ведущей почему-то слишком долбит по перепонкам в зыбкой тишине, окутавшей квартиру.

Я оставляю стакан и документы на столешнице, обхожу барную стойку и, обхватив себя за плечи, встаю рядом с безмолвным Рамиресом, внимательно слушающим известие. Заглянув в его лицо, замечаю то, что вводит меня в ступор: черты ужесточаются, заостряются, демонстрируют злость, и на фотографию Райли Альваро смотрит с уничтожающей неприязнью.

После смерти папы я даже не вспоминала о предстоящих выборах и теперь, крайне заинтригованная реакцией своего начальника, задаюсь вопросом: а ему что с этого?..