Выждав полчаса и еще десять минут для приличия, Федор прихватил, что подвернулось под руку, и поднялся на почему-то дребезжащем лифте на самую верхотуру. Позвонил в дверь, и баба Нюся, уютная в вечном фланелевом халате и мягких стоптанных тапочках, открыла ему.

– Проходи. – На вафли и печенье махнула рукой: – Положи в кухне на стол, пристрой где-нибудь. Спасибо.

Он вытер ноги в тапках (внутри подъезда не стал переобуваться), положил продукты на кухонный стол и проследовал за бабулей в комнату. На стене предсказуемо висел советский ковер, вошедший уже в присловье, с теми самыми оленями и с бахромой по краю. Подушки на кровати были уложены горочкой, на них красовалась вязанная крючком ажурная салфетка. Но, вопреки ожиданиям, в квартире не пахло затхлостью или стариной. Воздух был свежим, вкусным.

Чтобы не потревожить подушки, Федор пристроился на стул. Хозяйка надела на нос очки в золотой оправе и оперлась о круглый столик, тоже с салфеточкой.

– Как дела? – спросила баба Нюся тоном, подозрительно напоминающим врачебный, и Федор подумал, что он не знает, кем она работала до того, как вышла на пенсию.

– Да нормально, баб-Нюсь, как всегда.

– Люди ищутся?

– Кто-то находится, о ком-то сведений пока нет.

– О ком нет?

– Вот в последнее время пропала девочка Лиза Солопко, а вслед за ней ее учительница. Вы по телевизору видели, наверное. Вот о них и нет.

– Так-таки и нет совсем? – она смотрела проницательно, как рентген-аппарат.

– Ну… сведений нет. Во сне я Алену, то есть учительницу, видел, – признал неохотно Федор.

– Поди, думаешь о ней постоянно, вот и привиделась? – предположила баба Нюся.

– Ну да. Переживаю за девочку, и за Алену тоже.

– Выглядишь плохо, – констатировала она.

«Точно – бывший врач», – вздохнул про себя воспитанный Федор и промолчал. Она еще раз пристально посмотрела будто сквозь гостя и повернулась к громоздкому комоду.

– Давай я тебе на картах погадаю.

– Баб-Нюсь, да не надо, – взмолился он. – Ну что эти карты – дальняя дорога, казенный дом, пиковый интерес?

– Остаться при пиковом интересе, молодой человек, между прочим, означает «остаться ни с чем». Тебе это надо?

Она вернулась к столу с засаленной колодой, удобно устроилась, и Федор застонал, но тоже про себя, конечно. Похоже, он «попал»… часа на два старческого бреда с заученными формулами: что на сердце, что под сердцем, чем дело кончится, что было, что будет, чем сердце успокоится… Взглядом выхватил даму червей.

– Это незамужняя женщина, – сказала проницательная соседка. – Любовный интерес? Что ж ты сразу не сказал?

– Ну баб-Нюсь!!!

– «Баб-Нюсь» это хорошо, конечно, а полное имя знаешь как? Анастасия. Что обозначает «возвращение к жизни». А почему так? – она просверлила его взглядом поверх съехавших на нос очков. Он пожал плечами. – Не знаешь. Понятия не имеешь. А к таким силам обращаешься!

– К каким, баб-Нюсь?

– Думаешь, я не слышала?

– Думаю, что не слышали, – признался Федор.

Она кивнула:

– Естественно, ушами и не услышала бы тебя с твоего пятого этажа. Но тут ушами-то не обязательно!

– Баб-Нюсь, я не понимаю.

– Оно и видно, что не понимаешь, куды лезешь. Потому я тебя и позвала. Не ожидала я от тебя амурного-то интереса.

– Да баб-Нюсь…

– Ясно, сам не ожидал. Ладно…

Она собрала игральные карты обратно в пачку и сунула их в ящик комода. Покопалась там еще и достала какую-то совсем другую колоду.

– Это что, Таро? – страдая, спросил Федор.

– Таро? Федь, тебе надо все-таки меньше ляпать, чего не понимаешь.

– Да я ничего уже не понимаю, баб-Нюсь.

– Зато честно, – оценила она. – Ну-ка глянь-ка.

Она сунула ему под нос пустую белую карточку, поверхность которой вдруг пошла рябью, как лужа при сильном ветре. Непроизвольно Федор подался назад.

– Ничего, достаточно, – оценила хозяйка и бросила карту на стол рубашкой вверх. Вокруг нее быстро собрались еще пять, а одну она положила прямо на первую.

– Готов?

Федор кивнул. Какая разница.

Придерживая рукой верхнюю карту, баба Нюся перевернула первую, которую подсовывала ему. На глянцевой поверхности проявился рисунок в стилистике обычных игральных карт, но безошибочно его собственный портрет.

– А…

– Помолчи сейчас.

Уверенной рукой баба Нюся перемешала оставшиеся карты и разложила их парами. Открыла первую пару – дама и король. Вторую – вновь король и дама, но на этот раз совсем юные, как принц и принцесса, и в изображении девушки Федор узнал знакомые до спазма в груди черты Лизы, как на фото с ориентировки. Он открыл рот:

– А…

– Я сказала тебе, помолчи.

Третья пара – дама, и это, безусловно, Алена и… волк.

– Что? – баба Нюся подняла брови. Очки сползли еще ниже. Она подхватила карту двумя пальцами и повертела ее. Волк никуда не делся.

– Кхм… Боюсь, что это… меня так обозначили, – вкрадчиво сказал Федор.

– Тебя?

Она даже поднесла карту к носу. Чем мог пахнуть кусочек картона из ее собственного комода, неизвестно, но после этого она посмотрела на гостя совсем по-другому:

– Оборотень?!

Он потупился.

– Что ж ты мне сразу не сказал?

– Я сам не знал, баб-Нюсь. Приснилось один раз просто.

– Не «просто», Федь.

– Да я уж начал догадываться.

Она вздохнула тяжело, протяжно.

– Чайку, что ль, поставить.

– Я не против, – согласился гость.

Легким шагом баба Нюся отправилась на кухню, набрала воды и нажала на кнопку электрического чайника. Открыла холодильник и долго, как в телевизор, смотрела туда, пока не опомнилась и не вытащила палку копченой колбасы.

– Будешь?

– Не откажусь.

Он не понукал ее вернуться к гаданию, потому что все равно не верил в вещую силу карт. Однако загадка с портретным сходством не давала ему покоя.

– Баб-Нюсь, вы мне поможете Алену найти?

Она ответила не сразу.

– Думаешь, я Баба Яга какая? – сказала она наконец.

– Да что вы, баб-Нюсь…

– Ты добрый молодец, а я Баба Яга, да? Ну ты не совсем добрый молодец, как мы уже выяснили. А я когда-то была и Настенькой.