– Это была случайность.

– Ты сбежал, Кааро.

– Я не оперативник. Я собираю информацию, Феми. Я не дерусь, я не стреляю, и я определенно не хочу иметь дела с полчищами мертвецов, восставших из могил, чтобы сожрать мои мозги.

Она массирует виски.

– Реаниматы не едят мозги, необразованный ты ублюдок.

– Но и коллективные обнимашки они точно устроить не хотели, – говорю я.

Она вздыхает.

– Кааро, ты должен понять, что внутри О45 существует сопротивление работе с сенситивами. Ты работаешь точнее большинства из них, но проблем, кажется, создаешь в два раза больше. Не все тебя любят, – последнюю фразу она произносит медленно и по-английски.

– Что ты имеешь в виду?

– Агент не может сбегать от перестрелки. Ты прошел подготовку, у тебя есть оружие. Если ситуация того требует, используй и то и другое. Если это повторится, последствия будут неприятные, так что отрасти уже яйца.

– Можно одолжить твои?

– Давай шути. Увидишь, что будет, если из-за тебя умрет человек. Хотя бы один. Возвращайся к своему гангстеру и не смей игнорировать сеансы связи.

Плазма рассеивается. Не знаю, почему она злится. Я в прошлом году ясно сказал ей, что не хочу иметь ничего общего с их драгоценным агентством. Сосредотачиваюсь на телевизоре.

Жак говорит о том, сколько прибыли приносит стране один только оздоровительный туризм в Роузуотере. Большая часть идет в федеральную казну, но он считает, что ее нужно инвестировать на местном уровне. Федеральное правительство берет налог с туристов, которые каждый год приезжают на Открытие за исцелением. Оно берет налог и с тех, кто просто хочет увидеть биокупол, свидетельство Первого контакта, и перестроенных, и реаниматов. Сейчас Роузуотер не получает ничего от этих доходов. На первом Открытии в прошлом году было меньше тысячи человек. В этом году больше пятисот тысяч человек собралось вокруг биокупола. Некоторых пришлось нести туда на носилках. Больные СПИДом приезжали целыми автобусами и грузовиками. Разбитые проселки, которые в Роузуотере сходят за дороги, не справляются с таким трафиком.

– Приток людей должен регулироваться и облагаться налогом. Так это и происходит. Однако доходы должны идти нам. Мы построили этот город своими голыми руками. Мы рыли отхожие места, расчищали буш, разгоняли диких собак и терпели укусы мошкары, потому что здесь наше место. Благодаря поступлениям у нас появятся хорошие дороги, транспорт, современная канализация, электричество, не зависящее от местных генераторов, гражданская оборона и все прочее, что сопутствует нормальной человеческой цивилизации. Это не Дикий Запад. Это не пограничный город. Это двадцать первый век.

Жак – убедительный маленький засранец, в этом ему не откажешь.

Я встаю, плачу по счету и выхожу в грязь.

В пивной «Семеро сыновей» я осушаю кружку, отрыгиваю, прикрывшись тыльной стороной ладони, и отыскиваю нужные слова в глубинах своего пропитавшегося пивом мозга. Женщину, которая может выслушать, которая хочет выслушать, редко встретишь, а я люблю поговорить. Она кивает, словно понимает, что я только что сказал, хотя это сомнительно.

– Это не так просто, как вам кажется, – говорю я. – Большинство людей, когда что-то ищут, думают, будто знают, что найдут.

Она спрашивает, что я имею в виду.

– Потерянное меняется уже потому, что потеряно. То, что вы найдете: ваш объект, ваша идея, ваш человек, ваша вещь, – это не совсем то, что вы потеряли.

Она спрашивает, справлюсь ли я с работой.

– Да, – я говорю это с некоторой печалью, но деньги беру.

На руке, которая протягивает плату, блестит обручальное кольцо. Кожа гладкая, ухоженная, светлая. Одежда на женщине дорогая. Часы, ожерелье, серьги – все очень недешевое. На лице нет морщин, глаза ясные, волосы густые и здоровые. Мне хочется укусить ее щеку – не по злобе, а чтобы узнать, насколько насыщен вкус ее плоти. Она никогда не болела малярией или дизентерией. Никакой микроб не поселится на этой коже.

– Вы прекрасная женщина, – говорю я.

– Спасибо.

– Это не комплимент, мэм. Я говорю это потому, что такую красивую женщину кто-то может вожделеть, например супруг. Так, может, вы мужа как раз и присматриваете, может, его и хотите найти?

Я произношу это вопросительно, но женщина не снисходит до ответа.

– Мэм, мой опыт говорит, что клиенты, которые ищут супругов, редко бывают довольны результатами.

– Понимаю.

– Нет, не думаю, что вы понимаете. Привлекательные клиентки вроде вас… ну, нечасто сталкиваются с тем, что их отвергают.

– Думаю, что справлюсь, – говорит женщина. – Что нужно сделать?

– Дайте мне руки.

На самом деле мне не нужно брать ее за руки, но я убедился, что та или иная форма участия повышает удовлетворенность клиента. Некая театральность, не важно насколько тонкая, гарантирует более щедрые чаевые и бонусы. А еще мне хочется коснуться ее, почувствовать эту шелковистую кожу. Она не разочаровывает. Такое ощущение, что лежишь на облаке, которое то ли есть, то ли нет, а эти мышцы никогда не знали физического труда. Думаю, она даже на клавиатуре никогда не печатала. Вся техника, которой она пользовалась, была либо с тачскрином, либо с голополем.

Меньше чем за минуту я нахожу то, что она ищет. Дорога чиста, как белки ее глаз.

– Нам нужен будет автомобиль, – говорю я.

Она просит счет и подает знак человеку, сидящему у стойки. Он кивает и выходит из бара. Я его не знаю, но эта богачка приехала сюда не на такси и не на автобусе. Клаус, сумасшедший бельгиец, просто сказал мне быть в этом месте и в это время, и что тут будет женщина. Никаких имен. Женщина знает, что я незарегистрированный искатель или зарегистрированный, но занимающийся незарегистрированным розыском ради дополнительного заработка. Клаус никогда меня не подставлял.

Счет оплачен, макияж подправлен, женщина выводит меня наружу дожидаться ее машины.

Водитель останавливает машину в тридцати сантиметрах от моих ног. Это черный полноприводный внедорожник с тонированными стеклами. Женщина садится назад, я следую за ней, хотя не должен бы. Никто не знает, где я, и, если это ловушка правительства, я могу провести остаток дней под арестом, без всякого суда.

– Куда, босс? – спрашивает водитель.

В этом голосе я различаю многое. Образование. Этот вымуштрованный неформальный тон, маска, натянутая, чтобы успокоить простолюдина. Никакой это не водитель. Глубокий голос, зубы во рту, мышцы повернутой шеи. Это как минимум профессиональный телохранитель.

– На запад, – говорю я.

Едем в тишине, за исключением моих указаний. Сорок минут спустя водитель говорит: