На столике возле кровати стояла портативная стереосистема.

– Дочь почему-то говорит, что терпеть не может эту вещь.

Усикоси раньше уже слышал зазвучавший фортепианный этюд, хотя не мог вспомнить автора. Он рассудил, что это вещь известная, раз даже он ее знает, и потому не решился спросить, кто ее сочинил. «Лучше не позориться, это может помешать дальнейшему расследованию», – подумал инспектор.

– Из классической музыки я больше всего люблю фортепиано, хотя ценю и оперу, и оркестровую музыку тоже. А вы, Усикоси-сан, любите музыку? Какая вам больше по душе?

– М-м… э-э… я… – Усикоси резко махнул рукой. – У меня с музыкой как-то не очень. Петь не могу – медведь на ухо наступил. Вон Бетховен сколько всего разного сочинил, а мне все едино.

– Понятно…

Хамамото немного расстроился из-за того, что поговорить на эту тему с собеседником не удастся.

– Принесу лед.

Он взял ведерко для льда и вышел в кухню. Стукнула дверца холодильника. Усикоси, держа стакан в руке, через оставшуюся приоткрытой дверь видел, как Кодзабуро расхаживает по кухне взад-вперед.

– Ну и метет на улице! – громко проговорил хозяин дома.

– Да уж! – отозвался из-за двери Усикоси. Фортепиано все еще звучало, но гул ветра за окном почти заглушал музыку.

Дверь отворилась, и вошел Кодзабуро с ведерком, полным льда. Присел на кровать и положил несколько кубиков льда в стакан Усикоси.

– Спасибо. – Инспектор взглянул на хозяина дома. – Что-то не так? Вы неважно выглядите.

Тот улыбнулся.

– Просто в такие ночи как-то не очень…

Усикоси не очень понял, что хотел сказать Кодзабуро, но переспрашивать не стал. Это было бы глупо.

– Ну давайте выпьем еще. Пока лед не кончится. Составите компанию?

После этих слов Кодзабуро старинные часы на стене пробили одиннадцать.

Через некоторое время Кодзабуро спохватился, что забыл поднять лестницу. Он вышел наружу в непогоду вместе с гостем; вдвоем они стали тянуть за цепь и так продрогли, что, вернувшись под крышу, снова выпили. Спать легли вскоре после полуночи.

На следующее утро оба проснулись, когда еще не было восьми. Хотелось полюбоваться видом, открывающимся из окон. Ветер стих, снежная кутерьма тоже прекратилась. Небо, однако, по-прежнему хмурилось и низко нависало над забитым дрейфующими льдинами студеным морем. Только на востоке светились белизной облака, скрывавшие диск солнца, похожий на горящую за ширмой электрическую лампочку.

Эта картина не могла оставить безразличным никого. Даже тех, кто привык к жизни в этом северном краю. Казалось, кто-то накрыл море белой плитой, скрыв под ней необъятный морской простор. Сколько труда понадобилось, чтобы совершить такое? Природа справилась с этой задачей с необыкновенной легкостью.

Опустили лестницу. Переходя по ней, Усикоси заметил вертикально вмонтированные в стену главного дома металлические скобы. Судя по всему, они выполняли роль лестницы, по которой можно было подняться на крышу.

Кодзабуро и Усикоси появились в салоне в самом начале десятого и застали там лишь Митио Канаи, в одиночестве сидевшего за столом. Трое слуг, похоже, занимались своими делами в хозяйственном помещении. Остальные накануне засиделись допоздна и еще спали.

Поздоровались. Канаи тут же отложил газету, которую читал, Кодзабуро подошел к камину и опустился в свое любимое кресло-качалку. Усикоси устроился рядом на стуле.

В камине горели дрова, дым от которых улетал в огромную трубу воронкообразной формы; окна в салоне запотели, давая понять, что на улице холодно. Обычное для Дома дрейфующего льда утро.

Тем не менее у инспектора Сабуро Усикоси было какое-то странное чувство. Он сразу понял, в чем дело. Одзаки и Окума еще не проснулись. Только он об этом подумал, как дверь резко распахнулась и в салон влетели оба полицейских.

– Прошу прощения. Устал вчера, – извинился Одзаки. – Ничего не произошло?

С этими словами он выдвинул стул и сел за стол. Усикоси поднялся со своего места у камина и подошел к столу.

– Хм-м… Вроде ничего. По крайней мере, на данный момент.

– Вроде так, – согласился Окума. Видно было, что он еще не проснулся до конца.

– Из-за этого ветра я никак не мог уснуть… – продолжал оправдываться Одзаки.

– А что с Ананом?

– Он всю ночь играл, так что вряд ли скоро проснется, – ответил Окума.

Следующей в салон спустилась Хацуэ Канаи, за ней – Эйко, сразу после нее – Куми Аикура. Это был авангард. Оставшихся пришлось дожидаться больше часа.

В ожидании сели за чай.

– Может, пойти разбудить? – спросила у отца Эйко.

– Нет, дай людям поспать.

В это время послышался шум автомобильного мотора. Кто-то поднимался по холму. Через несколько минут из прихожей послышался молодой голос:

– Извините! Доброе утро!

– Минуточку! – откликнулась Эйко и вышла в прихожую. Тут же все услышали ее изумленный возглас. Полицейские изменились в лице, но тревога была напрасной – Эйко вернулась в салон с огромной охапкой ирисов.

– Папа, ты заказывал?

– Да. Подумал, что зимой без цветов тоскливо. На самолете прилетели.

– Папа, ты прелесть!

Машина отъехала. Эйко аккуратно положила цветы на стол.

– Разберите их с Тикако и поставьте здесь и в комнаты гостей. В комнатах должны быть вазы. Если не хватает, где-то есть еще, я знаю. На всех должно хватить.

– Не беспокойся, папа. Мы всё сделаем. Тетушка! Тетушка!

Гости вызвались сами принести вазы. Поделили цветы – и появились Кусака с Тогаем, которые тут же отправились обратно за вазами.

Стрелки часов приближались к одиннадцати. Эйко взяла несколько ирисов и отправилась будить Ёсихико. В этот момент в салон спустился Анан.

Без десяти двенадцать в салоне собрались все, кроме Кикуоки. Никому не приходило в голову пойти и разбудить его. Что ни говори, но Эйкити Кикуока – президент компании.

И все же столь долгое его отсутствие вызывало недоумение. Накануне он ушел к себе раньше всех, еще не было и девяти. Правда, еще заглянул к Канаи, но в любом случае где-то в районе половины десятого уже должен был быть в постели. А сейчас уже двенадцатый час…

– Странно, – пробормотал Канаи. – Может, он плохо себя чувствует?

– Сходим посмотрим? – предложила Куми.

– Но вдруг он еще спит, а мы его разбудим? Он рассердится…

– Надеюсь, с ним… – начал было Окума и осекся. – Хотя в любом случае лучше его разбудить.

– Ладно. Давайте отнесем ему цветы… Эйко, подай-ка вазу.