Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из кухни донесся яростный звон посуды.
— Мама! — в отчаянии воскликнула Грейс. Леди Армиджер выбирала самое неподходящее время для подробного обсуждения меню, своего туалета и других не менее важных проблем, о которых ей хотелось пространно поговорить с дочерью. — Понимаешь, у меня сейчас совсем нет времени. Мы не могли бы поговорить попозже?
— Это исключено, дорогая, — стальным голосом произнесла леди Армиджер. — Как раз сейчас я занимаюсь распределением мест для гостей. Если ты приедешь, мне нужно знать об этом как можно раньше.
— Приеду? Я? — в ужасе переспросила Грейс. — Но ты же в Венеции. Зачем мне ехать?
Главное было даже не в расстоянии; официальные обеды, устраиваемые ее матерью, были самой изощренной формой истязаний.
Жутко нежный антикварный фарфор. Громоздкое столовое серебро. Бесконечно надоедливые пустые светские беседы, тема за темой, под пристальным оком матери. А Италия означала, что тем будет значительно больше обыкновенного.
— Потому что я хочу тебя кое с кем познакомить, — неумолимо протрубила на противоположном конце леди Армиджер. — С одним мужчиной. Он идеально тебе подходит, дорогая. Гораздо лучше, чем твой…
— Мне не нужен другой мужчина, и ты это хорошо знаешь, — громко оборвала ее Грейс.
Как раз в этот момент в гостиную возвратился мрачный Генри. Грейс вспыхнула, поняв, что он наверняка все слышал. Слышал, как она сказала то, что вовсе не имела в виду. Но мать всегда на нее так влияет. Неужели эта женщина не умеет молчать?
— Послушай, — пробормотала Грейс в трубку, — мне пора идти. Поговорим об этом позже. Я тебя тоже люблю. Пока.
— Извини, — виновато сказала она, убирая телефон в сумочку.
От нее не укрылось, что у Генри на щеке нервно задергалась жилка.
— Ничего страшного, — рассеянно бросил он.
Грейс глуповато улыбнулась, чувствуя, что тоже начинает нервничать. Смогут ли они продолжить с того места, на котором остановились? Только сейчас Грейс поняла, насколько сильно желает этого.
— Так что ты говорил? Перед тем, как нас так грубо прервали?
Несомненно, теперь, когда они подошли так близко к чему-то, Генри не захочет останавливаться. Он наверняка захочет — как метко выразилась Элли — определенного сближения.
— А, это. — Генри с опаской взглянул на нее. — Да так, ничего. Ничего существенного.
— О. Понятно.
Судя по всему, мгновение близости прошло. Если, разумеется, оно вообще было. А может быть, она снова ошиблась? Грейс поспешно спряталась в свою раковину. Сама атмосфера комнаты вдруг начала на нее давить. Всего несколько минут назад воздух был пропитан обещаниями, открывающимися возможностями. Сейчас же в нем осталось лишь неловкое смущение. Но почему? Что случилось? Какую игру ведет Генри?
— Знаешь, я, наверное, пойду, — сказала Грейс, поднимаясь с дивана.
Это проверит его пыл.
— Да.
Генри шагнул к двери.
— Спасибо за кофе.
— На здоровье.
— Удачи с новым проектом, Генри, — сказала Грейс, пристально глядя ему в глаза.
— Благодарю, — безучастно ответил Генри. — Скоро будут закончены первые несколько глав.
«В том числе и эта», — печально подумала Грейс.
Не сказав больше ни слова, она вышла из квартиры и стала спускаться по лестнице, пропитанной запахом лекарств.
И вдруг, как гром среди ясного неба, когда она уже спустилась вниз, до нее дошло.
С негодованием: «Мне не нужен другой мужчина, и ты это хорошо знаешь».
Украдкой: «Послушай, мне пора идти. Поговорим об этом позже. Я тебя тоже люблю».
Ну конечно же. Большую часть разговора Генри грохотал на кухне. По тому немногому, что он услышал, он решил, что она говорила с Сионом. Со своим возлюбленным, с которым она счастлива (у нее никак не хватало мужества признаться, что это не так). Стиснув перила, Грейс в отчаянии оглянулась назад.
— Генри! — окликнула она как раз в тот момент, когда шестью этажами выше громко захлопнулась дверь его квартиры.
«Финал», — подавленно подумала она. Во всех смыслах этого слова.
Вернувшись в издательство, Грейс уныло толкнула облупленную дверь рекламного отдела и застала Элли в страшном оживлении.
— Ты видела мои новые сапоги? — воскликнула Элли, откидываясь в кресле и высоко задирая ноги. Их нижняя часть была затянута в пурпурную змеиную кожу, венчавшуюся длинными тонкими серебристыми шпильками, напоминающими радиоантенны. — Я решила следовать призыву своего внутреннего голоса.
— Значит, вчера вечером все прошло успешно, да?
Грейс поймала себя на том, что ей тяжело разыгрывать радость. Ну почему личная жизнь Элли именно сейчас сделала поворот к лучшему?
— Успешно? Да ты, наверное, шутишь. Я чуть с ума не сошла! — Элли издала жуткий стон. — Опять знакомство вслепую. Со мной это происходит так часто, что мне нужно бесплатно выдать собаку-поводыря.
— Что произошло? — Грейс с трудом сдержала радость. — Я думала, ты нашла себе идеальную пару.
— Понимаешь, он занимается тем же самым, — вздохнула Элли, откидывая волосы назад, словно пытаясь стряхнуть неприятные воспоминания. В лучах утреннего солнца сверкнули пряди в диапазоне от бордо до платиновой белизны. — Он в рекламе. Я в рекламе.
— Ну и что?
— А ничего. Если не считать того, что мы весь вечер обсуждали рекламную кампанию нового крема от бородавок, который он представляет. Он сказал, что не остановится до тех пор, пока не сделает свой крем лучшим косметическим товаром года в Англии.
— О, — произнесла Грейс, чувствуя, как где-то в безрадостных глубинах зашевелилась улыбка.
— Это я во всем виновата, — продолжала Элли. — Мне не надо было соглашаться. Подсознательно я почувствовала что-то неладное, еще когда мы первый раз разговаривали по телефону.
Грейс кивнула. Все это было ей хорошо знакомо. Подсознание Элли уже не раз чувствовало нечто подобное. Но всегда это выяснялось задним числом.
— Какая-то мелочь, которую ты никак не могла ухватить?
— Не совсем. Скорее что-то большое, просторное, не помещавшееся в объятиях.
Грейс удивленно подняла брови:
— Что ты имеешь в виду?
— Я поняла, что надвигается катастрофа, еще когда спросила у него, как мы узнаем друг друга.
— Почему?
— Он сказал, что на нем будет галстук с мишками. Я смеялась до слез. Решила, что он шутит. Но вот я приезжаю, и он уже на месте. И они тоже на месте. Большие желтые медвежата в красных трусиках.
— Но разве ты не могла просто исчезнуть? Сбежать?