услышишь такое – Штоколов поет «Осень», Козин аккомпанирует! У Вадима Алексеевича взыграло ретивое, поучил он-таки петь народного артиста Штоколова. Но и у Бориса Тимофеевича ретивое взыграло. Сдерживая свой могучий бас, он затянул «Очи черные». Козин, естественно, подхватил… И пошло! Этакая певческая дуэль. До трех часов ночи из «кельи» поочередно доносились то могучий густой бас, то нежнейший жемчужный тенор, а иногда, и это было особенно красиво, эти голоса сливались в неповторимом дуэте. Я сам себе завидовал. Но ждал очередного козинского сюрприза, без которого он практически никогда не отпускал гостей. И – дождался! Маэстро хитровато прищурился:

– А вот я вам спою совершенно забытый романс, может быть, даже вы его и не помните.

Ни пурпурный рубин, пи аметист лиловый,

Ни наглой белизной сверкающий алмаз

Не подошли бы так к лучистости суровой

Холодных ваших глаз,

Как этот тонко ограненный,

Хранящий тайну темных руд,

Ничьим огнем не опаленный,

В ничто на свете не влюбленный

Темно-зеленый изумруд.

Надо было видеть, в каком благоговейном молчании слушали артисты вдохновенный голос Вадима Козина. Я просто-напросто ушам своим не поверил! «Изумруд»! Жизнь предлагала «окольцовку» очередного своего непредсказуемого сюжета. Эту песню я слышал лишь однажды, на дне рождения моей будущей жены, в 1965 году. Пела песню мама моей будущей супруги, а на гитаре аккомпанировал ей мой будущий тесть. Оба они были артистами, но артистами драматическими, и исполнение романсов было их хобби, что ли. И вот спустя двадцать три года я снова слушал «Изумруд»! «Келья» содрогнулась от аплодисментов.

– Изумительно, – загудел Штоколов, – Вадим Алексеевич, спишите слова! Разрешите мне «Изумруд» разучить и петь!

– Разрешаю, – милостиво сделал маэстро царский подарок. – Только знайте, что этот романс написал Борис Иванович Фомин для Изабеллы Юрьевой, но она его петь не стала – что-то он ей напоминал. А я с ее разрешения пел иногда, очень редко, он был такой полузапрещенный.

«Списал слова» романса и я, и пока писал, а потом читал и перечитывал, все удивлялся: откуда же такое колдовское впечатление от этих, в общем-то, немудреных строчек? А потом понял – от исполнителей все зависит! Два исполнения в моей памяти – дуэт двух немолодых драматических актеров и соло великого певца. И в том, и в другом исполнении – суть и дух романса: завораживающе-щемящее колдовство человеческих чувств, изначальных и вечных. А когда под утро гости все же собрались уходить, Борис Штоколов на прощание сказал:

– Помните у Достоевского – «Мир спасет красота»? Так вот, Вадим Алексеевич, вы всем своим искусством несете людям именно эту красоту. И низкий вам за это поклон, и слава, и честь! Спасибо вам великое!

♦ Валентина Терская[40]:

Я познакомилась с Вадимом Алексеевичем осенью 1988 года, когда с большой группой артистов приехала на празднование 50-летия Магадана. С большим трудом удалось получить у Козина согласие, чтобы мы посетили его. Я, конечно, скрыла, что журналист, и под «прикрытием» Валентины Толкуновой, Давида Ашкенази и Светланы Моргуновой имела счастливую возможность видеть великого певца и беседовать с ним.

Жил Козин в небольшой однокомнатной квартире недалеко от театра. Сугубо холостяцкое жилье. Тогдашняя пенсия в 120 рублей кричала изо всех углов. И это у человека, имя которого гремело на всю страну, пластинки которого приносили государству миллионные доходы.

Давид Ашкенази, Валентина Толкунова и Вадим Козин.1988

Принял нас Вадим Алексеевич весьма сдержанно. Как сейчас помню, на нем была байковая клетчатая рубашка и стоптанные домашние тапочки. Везде – на стульях, столе, диване – лежали груды нот, писем, газет. А на пианино вальяжно возлежал кот, которого Вадим Алексеевич представил нам как Осю. Холодок визита растопил именно Ося. Я как заядлая кошатница сразу завела разговор не о творчестве, а о кошках и невольно почувствовала, что Вадим Алексеевич был мне за это внутренне признателен. Он с упоением принялся рассказывать о своем друге, его нраве и привычках. Сказал, что давно не ездит с концертами, потому что Осю оставить не с кем. Звучало признание трогательно, и, по-моему, кот это тоже понимал и ценил. Потом незаметно наш разговор перешел на музыку, песни и романсы. Вадим Алексеевич постепенно проникся к нам расположением, присел к инструменту и спел свою знаменитую «Осень… Прозрачное утро». И мы увидели не старого, немощного человека, а томного юношу, влюбленного и тоскующего.

Валя Толкунова говорила потом, что для нее этот визит стал рубежным. «После него, – сказала она, – я по-другому вдруг увидела и почувствовала свои собственные песни… Каждая фраза у него обретает свой особый смысл. Интонации играют чуть ли не главную роль в исполнении. А как он поет в свои 85 лет! Слушаешь и забываешь его годы…»

Действительно, это была незабываемая встреча. Однако осадок от нее был и горьким – от неприглядной бедности великого певца. И от явного безразличия к нему сильных мира сего. И нашего бессилия чем-то помочь ему.

Правда, спустя некоторое время Козину дали и более благоустроенное жилье, и добавку к пенсии.

У Вадима Алексеевича образовался огромный архив. Он рассказывал, что к нему приезжали дельцы из Японии, Америки, предлагали продать им архив за большие деньги. Но певец решительно отказался отдавать документы в чужие руки и на деньги не польстился. Хотел, чтобы все осталось в России.

Где теперь все эти материалы и записи, ноты Вадима Алексеевича? Бог ведает. У нас же остались в памяти его чарующий голос, его песни и романсы «Русые косы», «Дружба» («Когда простым и нежным взором») и, конечно, «Осень», которые до сих пор с удовольствием слушают люди не только старшего поколения, но и молодые.

Иногда так и хочется мысленно сказать: «Простите нас, Вадим Алексеевич, за нашу черствость. Но, ей-богу, это не специально, не нарочно, а просто мы такие, какие есть. Мы кланяемся вам, вашей памяти и благодарим, что вы были на нашей русской земле».

Дни рождения певца

День рождения у Вадима Алексеевича проходит по давно устоявшемуся ритуалу Поклонники собираются в театре, в кабинете ответственного секретаря Магаданского отделения Союза театральных деятелей Лолы Афониной, и накрывают стол. Вадим Алексеевич появляется где-то в полдень. Нарядный, подтянутый, праздничный, но и очень капризный. Так, он почему-то невзлюбил журналистов, и в 1991 году среди гостей были только я и мой коллега Юрий Иванов. У нас была причина обязательно попасть на этот день рождения. Дело в том,