Рафаэль отпускает мои волосы, и я сама приникаю к желанным губам. Жадно. Нагло. Грязно. Вылизываю его, вновь и вновь наслаждаясь тем, как кожу царапает колючая щетина. Широченная ладонь обхватывает мой затылок и прижимает голову так, что я теряюсь в обжигающем поцелуе.

— Ты вспоминала обо мне?

Дыхание и так сбито, но, когда он начинает со мной разговаривать, я окончательно забываю, как дышать. Бедра сами задают неустанный ритм, и я получаю крышесносное удовольствие. Я сейчас управляю этим самцом, он в моей власти. Или это всего лишь игра? Без разницы. Еще один глубокий толчок в совокупности с грубой хваткой на груди заставляет тело сжаться в жгучем спазме. Росси издает сдавленный хрип, прижавшись своим лбом к моему, и запускает сильные пальцы мне в волосы.

— Да… я вспоминала о вас… постоянно вспоминала…

Большего сказать мне не дали. Этот дьявол украл мое дыхание удушающим поцелуем, утянув меня в пленительное пекло…

***

Я открываю глаза и не сразу осознаю реальность происходящего. Не помню, как оказалась на полу, но сейчас я лежу на мягкой шкуре у камина, и тепло потрескивающего пламени приятно ласкает кожу. Только вот это не то тепло, что мне сейчас нужно. Переворачиваюсь на спину и убеждаюсь, что я одна. Ощущение неприятной пустоты вмиг заставляет замерзнуть. В груди становится тесно. Солнце взошло, и все вернулось на свои места. Мои опасения окончательно подтверждаются, когда я встречаюсь с насмешливым взглядом того самого мужчины, которого встретила перед уездом из дома Росси.

— Доброе утро, спящая красавица, — саркастично произносит он и встает с места, отчего я резко присаживаюсь, натягивая простынь на грудь. — Одевайся, нужно ехать.

Он бросает на пол пакет, а я лишь молча таращусь на него и пытаюсь хоть что-то ответить, но не могу. К горлу подкатывает гигантский ком, и я из последних сил сдерживаю слезы, что, кажется, душат меня изнутри. Я ведь знала, что это на одну ночь, и сама бы не хотела продолжения. Тогда почему в душе разворачивается битва противоречивых эмоций? Я ожила в руках дьявола, но сейчас вновь убита. Забытые чувства вспыхнули во мне адским пламенем, потушить которое я не сумею.

[1] Я волную тебя, детка? (итал.)

РАФАЭЛЬ

Страх — это самая сильная эмоция, в один щелчок способная сломать хребет. Кем бы ты ни был, страх потери близкого человека делает тебя слабым. И я позволил себе слабость, зная наперед, что это в очередной раз меня убьет. Мысль о том, что я мог оставить ее в той гребаной машине, разъедает душу до сих пор. Даже сейчас, когда она беззаботно спит у меня на груди, в моих объятиях.

Солнечные лучи пробиваются сквозь плотные жалюзи. Я должен оставить девушку и все, что здесь произошло, в этой тихой гавани. Придется смотреть в ее изумрудные глаза и видеть в них боль и разочарование. Ведь большего я дать ей не вправе. Одна ночь и утро, которое уничтожит нас обоих. Я не сомневаюсь, что ей будет больно возвращаться в реальность. А еще она изведется из-за того, что предала Маттео. Она будет нуждаться во мне. Знаю, но все равно ухожу. Пальцы сами находят ее полные губы, и я ласково провожу по ним, прикрыв глаза, запоминая их мягкость. Чертов слабак! Ни к кому и никогда не испытывал таких чувств. Ни к одной женщине. Только к этой несносной девчонке. Мелкой занозой забралась в самое сердце, навсегда, сука, во мне засела, и ничем ее не вытащить. Въелась так, будто сверху залили сталью.

Нехотя поднимаюсь, и ее голова соскальзывает на покрывало, а у меня вместо облегчения сдавливает в груди. Какого хрена так тяжело дышать без ее тепла?

Соблазнительные изгибы девичьего тела особенно красивы в свете танцующих в камине языков пламени. Кончики пальцев сводит от желания провести вслед за тенями, нежно скользящими по гладкой коже, обвести эти порочные узоры. Она завораживает. Невозможно отвезти глаз. Рот мгновенно наполняется слюной. Манящая сладкая плоть так близко, что сердце пропускает удар, а вены сводит от желания обладать ей. Сглатываю, растирая ладонями лицо. Пытаюсь выбросить из головы необузданное желание вылизать спящую малышку, разбудить губами, выпить ее хриплый стон вместо горького кофе. Твою мать! Член за секунду наливается кровью и болезненно пульсирует в сжатой вокруг него руке. Резкими движениями поднимаю с пола одежду и надеваю на себя, не в силах отвести взгляда от Солы. Она устала, даже измотана. Волосы беспорядочно разметались по меховому покрывалу. Распухшие губы слегка приоткрыты, а на лице выражение безмятежности, расслабленности. Девочка еще не знает, что ее ждет. Сейчас просто затишье перед бурей, и я хочу насладиться им сполна. Склоняюсь и едва заметно провожу пальцами по бархатистой коже спины, не в силах отказать себе в еще одном прикосновении, прежде чем уйти. Неспешно миную острые лопатки и костяшками следую вниз по позвоночнику, отчего на лице Солы расцветает усталая полуулыбка.

— Впервые вижу, как ты трясешься над бабой.

Моя рука замирает, и спустя секунду я отрываюсь от девочки, медленно выпрямляя спину и встречаясь с укоризненным взглядом Уго.

— В последнее время ты поражаешь меня, Росси. Некого больше трахать?

— Хочу ее, — равнодушно отвечаю, направляясь в сторону друга.

— А я хочу, чтобы ты вытащил голову из ее влажной киски.

— Я знаю, что делаю, Уго.

— Не думаю. Я вижу, как ты смотришь на эту девчонку.

— И как же? — вскидываю бровь, складывая руки на груди. — Просвети, — небрежно взмахиваю рукой.

— Ты смотришь на нее, как заядлый алкоголик в сухой закон на бутылку виски.

— Уго, — прочищаю горло, сжимая пальцами переносицу, — ты приехал помочь или изнасиловать мне мозги?

— Я привез бабские шмотки и завтрак для твоей малышки, — ехидно произносит Уго, не скрывая раздражения. — Мне больше по вкусу крошить черепа, чем собирать кружевные трусики.

— Остынь, — предупреждаю я стальным тоном. — Дождешься, когда она проснется, а потом дашь ей все, что я скажу. И не вздумай грубить. А еще раз услышу про ее сиськи, выколю глаза и вырву язык. Это последнее, куда ты должен смотреть. Не зли меня, Уго. Если потребуется, будешь задницу ей целовать.

— Как вам угодно, босс, — с притворным подобострастием тянет Гирландайо и падает в кресло.

— Я доверяю тебе, поэтому ты здесь.

— Носочки связать, пока принцесса спит?

Шумно вздыхаю, прекрасно понимая негодование Гирландайо. Однако эта несерьезность выводит меня из себя.

— Каким бы ни был хорошим подручным, ты тот еще засранец, Уго.

Покидаю дом, подавляя желание еще раз взглянуть на малышку. Друг прав: растекаюсь перед ней, как сталь в адском пекле.

— Босс, — кивает Балдо, распахивая передо мной дверь автомобиля.

— Какие новости?

Забираюсь в салон и откидываюсь на мягкое сиденье. После ночных подвигов напоминаю себе выжатый лимон. В голове всплывает образ девичьего тела с шелковистой кожей, отчего в паху мгновенно простреливает острое возбуждение. До скрипа сжимаю челюсти, пытаясь к чертовой матери стереть пошлые мысли.