— А прошедшая ночь?

— Она навсегда разделила нас, и мы оба это понимаем.

— Согласен, — покорно сказал Филип.

— Со всем?

— Со всем. Но я хочу быть в твоей жизни, Салли. Вспоминаю время — самое лучшее, — когда мы сидели в саду и я читал тебе, или мы играли в шахматы, или разговаривали у камина. Каждый вечер я ждал утра, потому что знал: утром я увижу тебя за завтраком, а потом мы перейдем в класс. Я так многого хотел для тебя, Салли. Иногда мне кажется, что хотел больше, чем ты сама… Мне все же необходимо поговорить с тобой о прошлой ночи.

Жалость к мужу захлестнула Салли, но она заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Я понимаю, почему тебе так надо поговорить со мной об этом, но не желаю. Все… все кончено, и я никогда не стану это обсуждать. Я сказала «нет». Я сказала «нет» не один раз. Ты меня вынудил к этому. Я умоляла тебя прекратить.

— Ладно, Салли. Но давай определим мои обязанности в отношении Эша. Он уже узнает меня, он нуждается во мне.

Салли пристально посмотрела на своего мужа. Более жалкого человека ей еще не приходилось видеть.

— Филип, почему ты не слушаешь меня? Может, и слушаешь, но не слышишь, что я говорю. Ничего хорошего в том, что ты весь день качаешь Эша, сидя в кресле, нет. Ладно еще, когда его кормят, но и все… Тебе нельзя спать с ним в одной комнате. Ему надо развивать легкие, но стоит ему запищать, и ты уже там. Пусть покричит хоть немного. Пусть растет самостоятельно.

— Просто он мой сын.

Ее лицо словно окаменело.

— Я очень устала и хочу спать. Увидимся за ужином.

Последняя мысль, с которой Салли погрузилась в беспокойный сон, была о том, что она поступила жестоко и бессердечно, лишив своего мужа возможности ухаживать за сыном в течение двадцати четырех часов в сутки.

* * *

Девять месяцев спустя, 20 сентября 1926 года, Салли Коулмэн Торнтон произвела на свет второго сына. Его назвали Саймоном Уилконсом Торнтоном. Малыш весил восемь фунтов четыре унции и был ростом в двадцать один дюйм. Доктор, известный тем, что терпеть не мог матерей, не желающих кормить новорожденных грудью, опустил плачущего ребенка на живот Салли сразу же после того, как завязал пуповину.

— Разве вы не собираетесь его помыть? — удивилась она, с опаской поглядывая на сына.

— Разве вы не собираетесь его покормить? — возразил доктор.

— Где бутылочка?

— У вас под подбородком. Дайте ему грудь, живее!

— Не дам, — упрямо сказала Салли.

— Тогда пусть умирает от голода.

В мгновение ока с ловкостью, которая приходит только с годами практики, он помыл малыша и завернул в чистую пеленку, а потом сунул его в руки Салли и повторил приказ покормить дитя. Ей ничего не оставалось, как поднести сына к груди, к которой тот незамедлительно присосался. Непередаваемое чувство, о котором Салли и не догадывалась, охватило ее. Улыбка озарила ее лицо. Она словно перенеслась в другой мир, где не было никого, кроме них двоих. Что-то говорил доктор, но Салли не слышала.

Через два дня после того, как Саймону исполнилось шестнадцать, Салли с мужем и обоими сыновьями стояла у края могилы, склонив голову. Элвин Уоринг тихо отошел в мир иной в возрасте девяноста одного года. Подняв глаза, она обвела взглядом собравшуюся на похороны толпу, чуть ли не весь город. Голос священника, перечислявшего добродетели усопшего, вплывал в ее сознание, вызывая в памяти события девятнадцатилетней давности, когда она только познакомилась с поверенным. Куда улетели эти годы? Возможно ли, что уже 1942 год, что в мире идет война? У нее задрожали колени, когда она вспомнила, что сказал вчера Эш: «Я хочу пойти добровольцем». Салли только бросила взгляд на мужа. Филип побледнел и уже открыл было рот, но тут Эш повторил то же самое. У нее закружилась голова, как из тумана донесся голос Филипа. «Ты слишком молод, я не хочу об этом слышать, — сказал он слегка изменившимся голосом. — Твоя мать и я, мы не дадим своего согласия. Если бы тебя призвали, другое дело, а идти добровольцем… И не будем больше обсуждать эту тему». Лицо Эша помрачнело от злости: впервые за всю его жизнь отец ответил ему отказом.

Салли переступила с ноги на ногу, недовольство сына, стоящего рядом, было очевидно, и она не сомневалась, что Эш не сдастся так легко. Впрочем, как и Саймон. Чья-то рука погладила ее локоть. Повернувшись, она увидела не Филина, как ожидала, а младшего сына. Да, конечно, он, кто же еще! С самого первого дня жизни Саймон остро реагировал на все смены ее настроения, улавливал их. Казалось, даже не глядя на мать.

— Не плачь, мама. Время мистера Уоринга истекло, и он умер во сне. Не думай о плохом.

— Да, Саймон, это легко, потому что ничего плохого и не было, — прошептала Салли. — Мне нужно поговорить с тобой.

— Знаю, мама, но не здесь же.

— То, что нужно обсудить, можно обсуждать где угодно, и это место ничем не хуже других. Я хочу, Саймон, чтобы ты пообещал мне не делать глупостей. Пожалуйста, обещай мне, мой мальчик.

«Мальчик» — ростом в шесть футов два дюйма и весом в 180 фунтов — улыбнулся, блеснув здоровыми белыми зубами, и легонько пожал ее плечо.

— Обещаю, мама, что не сделаю ничего, что сочту глупостью.

— Ты выглядишь на двадцать пять, — не подумав, сказала Салли.

— Я принимаю это за комплимент.

— Это не комплимент, Саймон. Эш тоже выглядит старше своих лет. Если эти вербовщики увидят тебя и его, они вас мигом сцапают. Я знаю, как это делается. Скажи мне, кто этот мужчина с траурной ленточкой? Совсем его не знаю.

— Дэвин Роллинз. К нему переходит вся клиентура мистера Уоринга. Думаю, он станет новым прокурором. Я слышал, как папа разговаривал о нем с кем-то из школьного совета. Может быть, тебе стоит представиться после службы?

— Ничего подобного. Я ему плачу, так что пусть он подойдет ко мне. Ну пошли, Саймон, пора прощаться. — По ее щекам покатились слезы. Неизвестно откуда в руке оказался носовой платок. Саймон, опять Саймон.

— Не утирай слез, пока не пройдешь мимо гроба, мама. И не сморкайся. — Он взял ее под руку.

Стоя над гробом с желтой розой в руке, Салли тяжело вздохнула, молча помолилась и подняла голову. Две крепкие руки поддержали ее, когда она слегка оступилась, отходя, и Салли мгновенно поняла, что это не сыновья и не муж.

— Извините, — пробормотала она.

— Ничего, все в порядке. Трудное время для вас, как и для всех нас. Рад, что имею честь познакомиться с вами. Позвольте представиться, Дэвин Роллинз. Племянник Элвина. Беру себе его практику. Когда у вас будет время, с удовольствием обсудим, миссис Торнтон, состояние ваших дел. Вам уже лучше?

— Да. Спасибо. — Салли сняла шляпку с траурной вуалью. Одного беглого взгляда на Дэвина Роллинза хватило ей, чтобы отметить его невероятный рост — да он выше ее сыновей! — и атлетическое сложение. Одет безукоризненно, даже туфли — это в такой-то пыли! — сияют. Густые темные волосы слегка вьются над высоким лбом. Глаза — серые, мягкие. Длинные, почти до неприличия, ресницы, резкие черты лица, теплая улыбка. В этот миг ее сердце колотилось: Салли Торнтон влюбилась. Это судьба — пронеслось у нее в голове. Сердце уже стучало вовсю, и она позволила сыну отвести ее подальше от могилы. Ее так и тянуло оглянуться и посмотреть на свою судьбу еще раз, но пальцы Саймона крепко сжимали запястье, и она побоялась, что может споткнуться и грохнуться у всех на виду.