— Ну как он может хорошо готовить на передовой?! — возразил я. Там же нет всех нужных продуктов, это не Белград!

— Ну это не совсем передовая, — сказал Йокич. — Там помещается штаб Западного фронта. На передовую разве что в бидонах привезут рассольник. А чаще всего сухой паек. Капитэн, попросите Шкорича, чтоб оформил «дозволу».

Шкорич был лысый, пенсионного возраста, 64-летний полковник. Бледный, худощавой комплекции, хорошо образованный и склонный к философичности. Я был прикреплен к нему. Официально он исполнял должность начальника штаба.

— Так как, капитан, в Смильчич?

Капитаном они меня называли всякий раз, когда чего-нибудь от меня хотели. Чтобы умаслить. Так как знали, что мне нравится это обращение. Я уже объяснял, что в той комнате в казарме, где меня поселили, до меня жил капитан, и на двери, хотя он погиб, так и висел клочок бумаги с его фамилией: «Капитан Радкович». Я почему-то не снял бумагу, и солдаты стали называть меня «капитэн», без тени иронии впрочем.

Мимо нас через КПП прошел отряд чернокожих нигерийцев, широко вымахивая руки. Стайки медсестер упорхнули на дежурство в госпиталь. А у нас, бедных, не было «дозволы», чтобы отправиться в вожделенный Смильчич. Весна уже была в полном разгаре, томно пахло землей и зеленью.

— Пошли к Шкоричу, — скомандовал я. Славко весело затер окурок ботинком, Йокич поправил холщовую солдатскую сумку, и мы зашагали к штабу.

Шкорич сидел один в кабинете и смотрел на фотографию сына. Сын погиб под обстрелом на фронте в Боснии.

— Садитесь, — сказал Шкорич. — Ну как вчера?

— Интересно было. Особенно поражают солдаты-подростки. Лет по четырнадцать, почти дети, а службу несут, может, и лучше взрослых. Я вчера даже там девочку интервьюировал четырнадцати лет.

— Знаю об этой девочке, — сказал Шкорич. — Ее хотели отправить в лагерь беженцев, отправили, но она сбежала. Хочет на фронте быть. Родителей нет, выросла, можно сказать, в военной палатке, под выстрелами. Что сегодня, отдыхаете?

— Потом наотдыхаюсь, на том свете, — высказал я свою философскую позицию. — Мне сказали, что в Смильчиче не соблюдают перемирия. Хотел бы поехать, поговорить с людьми.

— Это не наши не соблюдают. Это хрваты.

— Я знаю, — сказал я. — Но все равно.

— А то пойдите генерала Пиа проинтервьюируйте. Он как раз приедет, — полковник взглянул на свои часы, — часа через два будет здесь. Оригинальный человек генерал Пиа. — Произнося «генерал», полковник иронически улыбнулся.

— Я о нем слышал. Вы ведь имеете в виду этого аркановского генерала?

— Да-да, это человек Аркана. Он им всем раздает генеральские звания, — Шкорич поморщился. Кадровый военный, он терпеть не мог всякого рода добровольцев и не скрывал этого.

— В зависимости от суммы, которую каждый пожертвовал на его гвардию, — я позволил себе улыбнуться, чтобы солидаризироваться с полковником.

— Хм, Смильчич… — задумался полковник. — Ну езжайте в Смильчич, только не вздумайте там оставаться. К вечеру — домой, в казарму.

— Слушаюсь, полковник!

Шкорич взял из стола пачку «дозвол» и заполнил одну из них. Я назвал ему фамилии моих спутников.

— А как поедете? — задумался Шкорич. — Автомобили есть, бензина нет.

— Как-нибудь доедем на попутных. Или дойдем.

— Ну идти туда далеко… — Он задумался, как бы что-то вспоминая. — Туда едет «скорая помощь» из госпиталя — подобрать серьезно раненных. Бегите, если успеете.

Схватив «дозволу», я выбежал к моим солдатам. И мы побежали к госпиталю. Но увидели «скорую» уже у ворот казармы. Славко успел к «скорой» первым. И они взяли нас на борт.

«На самом деле всё в жизни — приключение. Жизнь чревата приключениями, если вы не боитесь задирать и искушать судьбу», — думал я, сидя рядом с доктором и медсестрой в фургоне «скорой». Йокич и Славко сидели рядом с водителем, автоматы меж колен. В окнах — я поднял медицинскую шторку и теперь глядел в окно — были пустые зеленые горы. Дорога то вдруг проваливалась, тогда фургон летел бесстрашно вслед за дорогой, то взбиралась трудно вверх, и тогда старый фургон дребезжал. «Жизнь чревата приключениями», — думал я. Еще два месяца назад я едва сознавал существование этой горной республики, и вот живу с ними, разделяя их судьбы. А все почему? Я увидел в Париже, как сербские артиллеристы крушат понтонный мост, наведенный хорватскими военными через залив Адриатики. Сколько миллионов французов увидели этот репортаж? Ни один не сорвался с места, не улетел в Будапешт, не отправился автобусом в Белград и так далее…

Они высадили нас у штаба в Смильчиче. Мы предложили им свою помощь при погрузке раненых, но врач сказал, что солдаты им помогут погрузить.

— Если вы сюда ненадолго, то мы можем подбросить вас обратно, — предложил врач.

— Если только у нас будет достаточно места, — грустно уточнила медсестра.

На всякий случай мы попрощались. Это всегда разумно на войне.

Никого из старших офицеров в штабе не было. Я этому даже обрадовался. Старшие офицеры, за редким исключением, никогда не говорят правды, они осторожны, как дипломаты или чиновники. Расспрашивать следует младших офицеров и унтер-офицеров. Они скорее склонны к откровенности и, в отличие от солдат, которые часто не понимают общей обстановки на фронте, более информированы. Было душно, по всем признакам надвигалась гроза. Мы прибрели по пыльным улицам к сараю, где помещалась столовая. Сарай был закрыт, и мы тяжело вздохнули. Мимо пробежал зеленый тощий солдатик, и Славко успел окликнуть его:

— Что было на обед, солдат?

— Чорба! — крикнул солдат.

— Вкусная?

— У нас лучший повар на всем фронте! Из «Славии». Доброволец, — хвастливо бросил солдат и убежал.

Мы стояли и смотрели на висячий замок на столовой.

— Зайдите со стороны кухни, — сказала нам женщина в белом колпаке, тяжело пересекающая улицу. Не то повариха, не то медработник. У нее явно были больные ноги. Она показала нам на тот же сарай, но обвела его рукой.

Мы ее правильно поняли и заторопились к заднему торцу сарая. И вышли куда надо. Там стояла новенькая огромная полевая темно-зеленая кухня и приветливо пыхтела. А возле кухни беседовали два повара в колпаках.

— Кто из вас повар, работавший в «Славии» в 1989-м? — спросил Славко.

— Я! — ответил старший.

— О! — сказал Славко. — Я помню твою чорбу! Что за чудесная была чорба!

— У меня и сейчас чудесная.

— А все ли есть в Смильчиче, что было в Белграде? — спросил Славко.

— Ну всего, что было и есть в Белграде, не может быть в Смильчиче. Сегодня мне пришлось накрошить в чорбу и сарделек, потому что не хватало мяса, но есть оливки, есть лимоны, есть свежайшая зелень, — сказал повар. — Попробуете?