– Лично я счел, что она несколько темновата и засалена. Да и воняло от нее, как от очень больной лошади.

– По-моему, очень точное опишание.

– А он бы с нами не согласился. Он заявил бы, что это великолепный варварский шатер, увешанный шкурами величественных животных, убитых остроглазыми воинами, живущими на краю цивилизации, шатер, пахнущий редкими и диковинными смолами, добытыми при набегах на караваны, пересекающие лишенную дорог… ну, и в том же духе. Я это серьезно, – добавил Ринсвинд.

– Он што, чокнутый?

– Вроде как. Но у этого чокнутого денег куры не клюют.

– А-а, тогда он не может быть чокнутым. Я повидал мир. Ешли у человека денег куры не клюют, то он прошто экшентричный.

Коэн снова повернулся в седле. Двацветок рассказывал Бетан о том, как Коэн в одиночку расправился со змеями, составляющими армию властительницы колдуний С'белинды, и украл священный бриллиант из гигантской статуи Оффлера, Бога-Крокодила.

Морщины, покрывающие лицо Коэна, прорезала странная улыбка.

– Если хочешь, я скажу ему, чтобы он заткнулся, – предложил Ринсвинд.

– А он жаткнетшя?

– Нет.

– Пушть болтает, – позволил Коэн.

Его рука невольно опустилась на рукоять меча, отполированную до блеска хваткой десятилетий.

– Во вшяком шлучае, мне нравитшя, как он шмотрит на мир, – объявил варвар. – Его глажа видят то, што находитшя на рашштоянии пятидешяти лет.

В сотне ярдов за ними, неуклюже прыгая по мягкому снегу, бежал Сундук. Никто никогда и ни по какому поводу не спрашивал его мнения.

* * *

Близился вечер. Они подъехали к краю высокогорных равнин и начали спускаться вниз по мрачному сосновому бору, лишь слегка припорошенному снежной бурей. Пейзаж изобиловал громадными растрескавшимися скалами и настолько узкими и глубокими долинами, что день здесь длился минут двадцать. Дикий, продуваемый всеми ветрами край, где можно ожидать, что вам навстречу вот-вот выйдут…

– Тролли, – сказал Коэн, принюхиваясь.

Ринсвинд оглянулся, всматриваясь в алый вечерний свет. Скалы, которые прежде казались абсолютно нормальными, вдруг зашевелились. Невинные с виду тени наполнились подозрительными силуэтами.

– Я люблю троллей, – объявил Двацветок.

– Врешь ты все, – твердо сказал Ринсвинд. – Ты не можешь их любить. Они большие, бугристые и людей едят.

– Неправда, – возразил Коэн, неловко соскальзывая с лошади и массируя колени. – Это широко рашпроштраненное жаблуждение. Тролли никого не едят.

– Да?

– Да, они вшегда выплевывают вше обратно. Их желудок не переваривает людей, понятно? Шреднему троллю ничего от жижни не нужно, кроме ражве што шлавной глыбы гранита да доброй плиты ижвештняка на жакушку. Я шлышал, это потому, что они кремниш… кремниорганиш… – Коэн запнулся и погладил бороду, – жделаны иж камня.

Ринсвинд кивнул. В Анк-Морпорке тролли были не в диковинку, поскольку их часто нанимали в телохранители. Правда, содержание этих тварей влетало в копеечку – до тех пор пока они не усваивали, что такое дверь, и не переставали, покидая дом, переть напролом сквозь ближайшую стену.

Когда путешественники занялись сбором хвороста, Коэн продолжил:

– Но шамое главное – их жубы.

– Почему? – поинтересовалась Бетан.

– Алмажы. Видишь ли, только алмажы могут шправитьшя ш камнями – и вше равно троллям приходитшя каждый год выращивать жубы жаново.

– Кстати, о зубах… – вмешался Двацветок.

– Да?

– Я не мог не заметить…

– Да?

– О, ничего, – отступил турист.

– Да? А-а. Давайте побыштрее ражжигать коштер, пока еще швет ешть. А потом, – лицо Коэна вытянулось, – полагаю, нам лучше шварить шуп.

– Ринсвинд в супах мастер, – с энтузиазмом объявил Двацветок. – О травах и корешках он знает все.

Коэн бросил на волшебника взгляд, который позволял предположить, что он, Коэн, в это не верит.

– Што ж. Конный народ дал нам в дорогу немного вяленой конины, – сказал он. – Ешли найдешь дикий лук или што-нибудь в том же духе, это может улучшить ее вкуш.

– Но я… – начал было Ринсвинд, однако решил, что продолжать не стоит.

«Во всяком случае, – рассудил он, – я знаю, на что похожа луковица. Это такая круглая белая штуковина с торчащим сверху зеленым пучком. Она должна прямо-таки бросаться в глаза».

– Я пойду поищу, хорошо? – предложил он.

– Хорошо.

– Вон там, в густом, тенистом подлеске…

– Очень даже подходящее мешто.

– Ты имеешь в виду эти глубокие овраги?

– Я бы шкажал, идеальные ушловия.

– Да, так я и подумал, – горько отозвался Ринсвинд и отправился в путь, гадая про себя, каким образом лучше подманить луковицы.

«В конце концов, – размышлял он, – на рынке они уже связаны и подвешены над прилавком, но в природных условиях лук наверняка другой. Наверное, крестьяне, или кто там занимается отловом, используют натасканных на лук собак или же поют песни, чтобы заманить луковицы в ловушку».

Он начал бесцельно шарить среди листьев и травы. На небе уже появилась парочка ранних звезд. Под его ногами чавкали светящиеся грибы, неприятно органические и похожие на сексуальные игрушки для гномов. Ринсвинда кусали маленькие летучие существа. Другие существа, к счастью, невидимые, прыжками или скользящими движениями скрывались под кустами и с укором квакали на вспугнувшего их волшебника.

– Луковицы? – шепотом позвал Ринсвинд. – Здесь есть луковицы?

– Несколько штук растет вон там, около старого тиса, – произнес рядом чей-то голос.

– А-а, – отозвался Ринсвинд. – Ладно.

Наступила долгая тишина, нарушаемая только звоном комаров вокруг головы волшебника.

Он стоял не шевелясь, застыв как каменный. Даже его глаза были неподвижны.

– Извините, – наконец сказал он.

– Да?

– А который из них тис?

– Маленькое скрюченное деревце с небольшими темно-зелеными иголочками.

– Ага, вижу. Еще раз спасибо.

Он не шелохнулся. В конце концов голос непринужденно осведомился:

– Могу я еще чем-нибудь помочь?

– Ты ведь не дерево, правда? – спросил Ринсвинд, по-прежнему глядя прямо перед собой.

– Не дури. Деревья не разговаривают.

– Прости. Просто у меня в последнее время случались кое-какие заморочки с деревьями. Ну знаешь, как бывает…

– Нет. Я валун.

В голосе Ринсвинда почти ничего не изменилось.