– Это будет твой портрет, бабушка.

– Мой портрет? Что за глупости, детка? Вот еще придумала – рисовать морщинистую старую ведьму…

– Ты не ведьма, а самая настоящая красавица! – перебила я. – Хочу написать тебя сидящей в качалке на галерее. Дом тоже нарисую, но самое главное, конечно, ты. По-моему, идея отличная. Портрет каджунской знахарки – это ведь экзотика, согласись. Думаю, если картина выйдет удачной, люди охотно заплатят за нее целую кучу денег, – добавила я, рассчитывая, что последний аргумент сломит бабушкино сопротивление.

– Я не из тех, кто может целый день сидеть сложа руки и позировать! – возразила бабушка, но я чувствовала, что она согласна.

В глубине души она наверняка радовалась законному предлогу отдохнуть, не терзаясь мыслью об оставленном ткацком станке и незаконченных вышивках.

После завтрака я принялась за работу.

– Мне что теперь, придется каждый день, пока ты не закончишь картину, носить одно и то же платье? – спросила бабушка.

– Нет, зачем же. Я сделаю наброски, и потом можешь одеваться как хочешь. Портрет будет уже здесь. – И я постучала пальцем по своему лбу.

Принялась я за работу с неведомым мне прежде рвением, прилагая все старания, чтобы запечатлеть на бумаге любимые черты. Каждый день я трудилась над картиной, а бабушка дремала в кресле. Лицо ее дышало миром и покоем, и я пыталась ухватить это выражение. Однажды я решила, что на перилах галереи должна сидеть рисовая птичка. Потом придумала новую деталь: из окна будет выглядывать еще одна женщина. Моя мать. Я не сказала бабушке о своей задумке, но лицо нарисовала, внимательно изучив старые фотографии.

Бабушка не выражала ни малейшего желания взглянуть, что получается. Портрет я уносила к себе, рассчитывая поразить бабушку, когда он будет закончен. Наконец великий день настал. После обеда я объявила, что пришло время ей взглянуть на портрет.

– Уверена, ты погрешила против правды и старалась мне польстить! – улыбнулась бабушка, потирая руки от нетерпения.

Я эффектным жестом сдернула ткань, покрывающую картину. Несколько мгновений бабушка молчала, лицо ее было непроницаемым. Я уже решила, что портрет ей не понравился. Но тут она повернулась ко мне. Во взгляде ее светилось такое изумление, словно она увидела призрак.

– Это перешло к тебе, – прошептала она.

– Что перешло, бабушка?

– Сила. Способности, которые были дарованы мне. Только в другой форме. Я могла исцелять, а ты можешь увидеть скрытое от других и нарисовать это. Я всегда чувствовала, что в этом доме живет дух Габриеллы, – призналась бабушка, обведя комнату взглядом. – Как часто, выходя из дома, я оборачивалась и видела, как она стоит у окна, улыбается мне, с любовью и тоской смотрит на болота, на птиц, на зверей. В точности так, как здесь. – Бабушка кивнула на картину. – Значит, ты тоже ее видела. Она живет в твоей душе. В твоих глазах. Слава Господу, что Он наградил тебя таким талантом.

Бабушка раскрыла объятия. Я бросилась к ней на шею.

– Прекрасная картина, Руби, – прошептала она, целуя меня, – не вздумай ее продавать.

– Ни за что, бабушка.

Бабушка смахнула с глаз непрошеные слезы, и мы вместе отправились в гостиную – решать, куда повесить картину.

По календарю лето близилось к концу, но в нашей бухте природа, похоже, забыла об этом. Жара и высокая влажность оставались неизменными с середины июля. В воздухе, казалось, висела тяжелая душная пелена, гнувшая нас к земле. Из-за этого дни тянулись невыносимо долго, а любая работа становилась изнурительной.

Осенью и в начале зимы бабушка Кэтрин исполняла свои обязанности целительницы столь же ревностно, как и всегда. Особенно часто к ней за помощью обращались пожилые люди. Рассказывая бабушке про свои артриты, ноющие спины, головные боли и хроническую усталость, они чувствовали, что она понимает их куда лучше, чем обычные доктора. Еще бы, ведь она сама страдала от тех же недугов.

Как-то в начале февраля, ветреным днем, когда легкие перистые облака стремительно пролетали по лазурному небу, к нашему дому подкатил грузовик. Мы с бабушкой обедали на кухне и, услышав гудок, выглянули в окно.

– У кого-то несчастье, – сказала бабушка и двинулась к дверям со всей доступной ей скоростью.

Это был Рауль Бальзак – ловец креветок, живущий примерно в десяти милях от нас. Бабушка очень любила его жену, Бернадину, и частенько лечила ее мать от люмбаго, пока та не уехала из наших краев.

– Миссис Лэндри, мой сын заболел! – крикнул Рауль, не выходя из грузовика. – Пятилетний малыш, он весь горит!

– Может, укус какого-то ядовитого насекомого? – спросила бабушка.

– Не похоже. Мы осмотрели его, но не нашли никаких следов укуса.

– Сейчас я вернусь, Рауль, – сказала бабушка и поспешила домой за корзинкой, где хранились снадобья и прочие необходимые знахарке вещи.

– Можно, я поеду с тобой? – попросила я, догнав ее.

– Нет, моя девочка. Останься дома и приготовь нам ужин. Джамбалайю, например. Она у тебя замечательно получается.

Рауль протянул бабушке руку, она забралась в кабину, и грузовик сорвался с места. Я проводила его глазами. Конечно, мне не нравилось, что Рауль так гонит, но я понимала, что им движет тревога. Гордость за бабушку, за то доверие, которое питают к ней люди, переполняла мое сердце.

Выполняя бабушкину просьбу, я отправилась на кухню, включила радио, по которому передавали легкую каджунскую музыку, и принялась готовить джамбалайю. Воздух сгустился и стал душным, предвещая грозу. Потрескивание в радиоэфире подтверждало мои опасения. К концу дня небо стало багровым – верный признак надвигающейся бури. Я закрыла все окна, вышла на галерею и стала высматривать на дороге грузовик Рауля. Все сильнее я беспокоилась за бабушку. Первые капли дождя уже упали на землю, а грузовик так и не появился.

Вскоре дождь разошелся вовсю. Струи барабанили по металлической крыше дома с такой силой, что казалось, вот-вот пробьют в ней дыры. Ветер приносил все новые дождевые тучи, которые извергали свое содержимое на нашу бухту. Кипарисы и сикаморы гнулись и шумели ветвями, сорванные ветром листья кружились в воздухе. Раскаты грома, поначалу отдаленные, становились все громче, как будто в небе над нашим домом перекатывались огромные валуны.

Огненные зигзаги молний как будто стремились поджечь небо. Пронзительные крики болотных линей вторили раскатам грома. Все прочие живые существа попрятались, стремясь переждать стихию в сухом и надежном убежище. Перила на галерее скрипели, весь дом словно стонал и жаловался, изнемогая под порывами ветра. За всю свою жизнь я не видела такой сильной бури. И уж конечно, никогда прежде я не испытывала подобного страха.

Наконец ливень стал стихать. Порывы ветра уже были не столь свирепыми, он начал выбиваться из сил. Вскоре же ветер превратился в легкий бриз. Быстро сгустились сумерки, и я не могла разглядеть, насколько сильны разрушения, причиненные бурей. Дождь перешел в легкую морось, которая обычно продолжалась часами. Понятное дело, Рауль не мог двинуться в обратный путь, пока стихия бушевала. Но буря стихла уже пару часов назад, а бабушка все не возвращалась. Беспокойство мое усиливалось. Как жаль, что у нас нет телефона, в отличие от большинства жителей бухты! Впрочем, ураган наверняка повредил телефонные линии.