России огромными тиражами. В Петербурге Вавич познакомился с Юрием Морфесси. Тому удалось увлечь своего нового друга так называемой «цыганщиной». После этого оба певца стали выходить на сцену в сольных программах как братья-близнецы – чуть ли не в одинаковых плисовых шароварах, высоких сапогах и поддевках. И даже петь почти один и тот же цыганский репертуар, переняв у цыган своеобразную манеру исполнения «со слезой». Они много выступали вместе в различных театральных постановках и на гастролях. Про них даже ходила такая шутка среди публики: «Родились в Одессе – Вавич и Морфесси».

Под влиянием нового образа Вавич сочинил собственный романс в псевдоцыганском стиле под названием «Грусть и тоска безысходная», ставший весьма популярным в начале века. Больше он не сочинял, а вкладывал душу в исполнение чужих романсовых произведений. Как отмечали современники, особенно ярко удавалось певцу исполнение романса «Время изменится» на слова и музыку Б. Борисова, известного артиста театра Корша.

Из журнала «Граммофонный мир» за 1913 год:

«Акционерное общество “Граммофон” возбудило иск против Михаила Вавича за нарушение последним договора с компанией. Нарушение это вызвано якобы тем, что г-н Вавич вопреки контракту напел пластинки в других звукозаписывающих фирмах.

…и представило в суде очень веские доказательства вины г-на Вавича.

Последний, однако, отрицает нарушение договора, утверждая, что он пел в других обществах еще два года назад, и в свою очередь предъявил встречный иск АО “Граммофон” в размере 15 тысяч рублей».

Мамонт Дальский, известный актер, посвятил несколько страниц своих воспоминаний Михаилу Вавичу:

«…В молодости Вавич казался богом легкомыслия. Иначе и не могло быть: слишком уж жадным успехом сопровождалась вся его карьера.

…Сколько раз, бывало, в кабинете ресторана случайно встретишь “Мишу” Вавича. Он только что после спектакля, – напелся и наигрался, и только что разгримировался, и слегка… устал (и этим чуть-чуть кокетничает!), но –

– Миша, спой!

И Миша оглядывается, видит рояль, садится – и понеслась песня.

…Но сначала обязательно сделает постное лицо, у него складывается в скромную мину физиономия, он слегка разводит руками:

– Мамонт! – укоризненно говорит он. – Как я могу петь перед таким грозным слушателем, как ты, – петь перед учителем самого Шаляпина!

…Миша умел чарующе кокетничать даже перед приятелями… Он умел очаровывать. Звук его голоса был приятен, – никакого другого определения не найти, как приятна и ласкова была его улыбка. Ах, что и говорить: вот в кого можно было влюбиться велением самой судьбы…

…Вообразить Мишу женатым было так же трудно, как увидеть Дон Жуана добродетельным отцом многочисленного семейства. И вдруг узнаю:

– Миша Вавич женился!

Оказывается – на красивой Татьяне Павловой, актрисе, одно время сводившей в Италии с ума всех сановных синьоров…

…Я был приглашен в гости к Татьяне, приехал, позвонил, и дверь мне отворил хозяин, а хозяином дома, мужем Павловой, был он – Миша Вавич. И втроем мы сели за обед. Вспоминаю об очаровании Миши: при всей его открытой, доверчивой и немного мечтательной натуре славянина Вавич был настоящим черногорцем, чернооким обольстителем, завоевателем дружбы и любви.

Улыбаясь и шутя, я, обводя глазами эту счастливую пару – мужа и жену – опереточного певца и драматическую актрису, – думал:

– Какой демон в веселом припадке задумал и решил соединить судьбу этих двух красавцев, но и двух легкомысленнейших существ?

И все примерял в голове:

– Кто же из вас первый сбежит из-под семейного крова? Кто кому первый принесет горькую трагедию измены?

Наконец Татьяна Павлова захохотала, а Вавич, как всегда, добродушный, махнув рукой, пожаловался:

– Она до сих пор не верит, что мы вместе и живем как муж с женой.

В сущности, она готова ежедневно опровергать самого меня в этой уверенности…»[17]

Подтверждая легкий нрав Михаила Ивановича, Дальскому вторит популярный в старой России актер Н. Монахов. На страницах «Повести о жизни» он сообщает следующее: «…Обаятельный и жизнерадостный красавец Миша Вавич, близкий мне по возрасту, проводил все свое время на ипподроме и у карточного стола. Он по амплуа был любовником только потому, что у него была прекрасная внешность. Но его голос очень мало гармонировал с его амплуа. У него был замечательный бас, который он загубил отсутствием работы над собой как певцом. У него осталось только четыре или пять нот, но таких красивых, бархатных, что ему многое за них прощалось…

Когда Вавичу доставалась характерная роль, он очень хорошо работал. Одной из его удачнейших ролей была роль короля в оперетте “Король веселится”. Затем в “Польской крови” он прекрасно играл старика, в таких ролях у него было все безукоризненно сделано, и очень жаль, что Вавича не направляли на такие роли, а делали его любовником…»

Талант Михаила Вавича был многогранен – он играл на сцене, пел, сочинял, снимался в кино на студии Ханжонкова. До нас дошла единственная отечественная картина с его участием – фильм «Цыганские песни в лицах», экранизация отрывков из оперетты-мозаики Николая Северского.

Революция 1917 года заставила Вавича прекратить свои выступления в театрах и на эстрадах Петербурга и Москвы. Большая группа артистов во главе с Вавичем и Ковецкой оказалась на Украине. Затем многие годы гастроли продолжались в Польше, Румынии, Австрии, Германии, Франции и в других европейских странах. За границей он стал выступать с сольными концертами, а также гастролировал по Европе и Америке с труппой театра-кабаре Никиты Балиева «Летучая мышь».

Любимый персонаж М. Вавича – ковбой из голливудского фильма «Голубка». 1928

В середине 20-х окончательно перебрался в США. С 1925 года начал сниматься в голливудских фильмах. Из-за яркой, выразительной внешности «опереточного злодея» часто играл гангстеров, карточных шулеров и других отрицательных персонажей.

Он удивительно быстро добился успеха как исполнитель ролей второго плана. Особенно Вавич выдвинулся в имевшей большой успех ленте «Корона лжи» с участием П. Негри.

Современник Вавича эмигрантский журналист Леонид Камышников писал о его актерской карьере: «…Не странно ли, что этот душа-человек, этот добряк и друг, сердце которого было открыто навстречу всем нуждающимся и скорбным, что он выдвинулся в амплуа, противоположном его природе. Вавич почти исключительно играл злодеев. Его брали, заранее обуславливая требование изображать только изуверов, только типы отрицательные, жестокие и коварные.

В огромном за короткие годы его работы в кино репертуаре вы найдете все виды человеческого бездушия, хитрости и предательства – всего того, чему был чужд Вавич, что было несвойственно его мягкой совсем ребяческой душе…»

В газете Los Angeles Sunday Times за февраль 1928 года был опубликован фотоколлаж всех голливудских артистов. На этой «коллективной» фотографии американского