– Входа нет.

Эльфийский охранник с сомнением разглядывал странноватого человека с явно чужим приглашением и орка, который, видимо, узнал о премьере из новостей и рассказал странному человеку – но, хоть убей, не мог понять, зачем ему понадобилось лезть в самую гущу врагов, да еще и на балет. Дюша не сдавался.

– Не надо ля-ля. Вход есть. Я на него сейчас смотрю – вот, видите, смотрю, – и Дюша демонстративно повернул голову к двери. – Хотите, покажу, как я через него входить буду?

– Это не твой билет.

– Обратим внимание, – Дюша не спешил возражать на поставленный тезис, – что мы сейчас перешли к следующему аргументу. Таким образом, мы сошлись на том, что вход есть. Отметим это, – он повернулся к Жене, словно тот был присяжным на суде, и повторил: – Отметим это! Вход есть. Один-ноль в нашу пользу.

– Это не твой билет, – набычился охранник, нервничая и поигрывая мускулами. В его рации что-то зашуршало, и голоса среди статических шумов обменялись парой-тройкой фраз про грядущий антракт.

– А вы откуда знаете? Это ж не паспорт. Покажите мне, где тут имя-фамилия-отчество владельца?

Охранник сдерживался, но делал это несколько угрожающе.

– Театр закрыт на реконструкцию. Сегодня закрытый показ.

– Конечно, закрытый. А чего я, по-вашему, с приглашением? На открытый каждый дурак умеет, – Дюша расплылся в искренней и открытой улыбке, приглашая всех присоединиться к нему, оценить нелепость ситуации и дружно пропустить его на десятый ряд, восьмое сиденье. Женя злился. Злился на Дюшу, который еще не понимал, что его скорее побьют, чем пропустят на балет для эльфийского олимпа, но еще больше злился на охранника, отчего и рявкнул неожиданно для самого себя громко:

– Что, только для эльфов, да?!

Третье ухо выделило в его голосе новые ноты – раскатистые звериные низы с гортанным рыком, и высокий стальной звон на другом конце диапазона, не писклявый, как у подростка с ломающимся голосом, а уверенно оттеняющий дикарские баски напротив по шкале, которые охотно подхватили капители колонн, кидая друг другу через пустоту. Кажется, даже Дюша услышал что-то беспрецедентное в дерзком оклике друга. Охранник опешил. При человеке? Оказавшись лицом к лицу с вопросом из разряда «Давно ты перестал бить свою жену, да или нет?» – на который нельзя было ответить ни утвердительно, ни отрицательно, охранник покосился на Дюшу и не сразу сообразил, что естественной реакцией будет отшутиться. Ситуация была нестандартной, но он не связал ее с сегодняшним переполохом в штабе, тоже нестандартным. Красные глаза рассерженного орка пылали в тени толстой колонны.

– Сказки любишь? – криво усмехнулся охранник после замешательства. – Здесь тебе не теремок, всем места нету, – и на всякий случай полез под полу пиджака.

Женя потянул за собой разочарованного диджея от греха подальше. Если у Дюши и были сомнения в психической уравновешенности Степанова, они развеялись, когда за его спиной прокашлялась рация и охранник забормотал в нее:

– Да все в порядке… Орк какой-то приходил, с человеком. Приглашение где-то стащили. С человеком, говорю… Странным таким… Сам ты гоблин. Чего-чего? Отвадил.

Неглавная дверь в Большой – забытая, деревянная, с облупившейся краской и похожая на дверцу от фанерного шкафа – поддалась на уговоры ржавого рейсфедера, найденного здесь же, в приямке, среди мусора по голень, и, хрустнув, издевательски показала язык в виде выломанного замка, но пропустила тем не менее в подвальный этаж.

При тусклом свечении Дюшиного плеера они продвигались между списанных декораций, и в Женином видении слабенький голубой лучик выхватывал в темноте потертые и пыльные сцены из «Щелкунчика», «Лебединого озера» и «Волшебной флейты», совсем как рука, изгибаясь, преломляясь, нащупывая и пренебрегая законами физики. Сверху ватно квакали трубы и мычали контрабасы; подвал вибрировал.

Они уткнулись в еще одну дверь, покрепче, запертую на щеколду изнутри театра, и Дюша пожертвовал CD-болванку, просунув ее в щель. Они вжались в дверь и затаили дыхание, отслеживая прогресс операции по взлому Большого Академического Театра Оперы и Балета; щеколда откинулась легко, и Женя с Дюшей ввалились в ярко освещенное помещение, моментально ослепнув, покатились кубарем вместе с пластиковыми стаканчиками, протертыми до дыр пуантами и почему-то целой дюжиной спортивных свистков (видимо, кто-то зарубил на корню оригинальную идею поставить балет «Спартак» в красно-белой форме) из опрокинутого ими мусорного ведра. Они оказались на площадке под лестницей, половиной пролета выше шагали по коридору, весело болтая, танцовщики и танцовщицы, а за ними кто-то с барабаном, и им пришлось метнуться обратно и скорчиться в три погибели под лестницей, прижавшись к стене и втянув животы.

– Катя! – расслышал Женя знакомый мужской голос среди чирикающего многоголосья труппы и лирической темы балета. – Макар Филипыч хочет поговорить.

Пара стройных ножек, увенчанных балетной пачкой, остановилась, повернувшись к говорящему. Одна из них согнулась под углом к другой, образовав кокетливый треугольник.

– У меня скоро выход.

– Успеешь. Еще целый антракт впереди.

Женя осторожно подался вперед. Лицо Корнея украшали пластырь на рассеченной брови, синяк под глазом и упрямая мрачность. Новый облик Кати – сетка голубоватых вен на бледной коже, фиалкового цвета зрачки, игриво заостренные ушки – еще больше подчеркивал то, что заворожило Женю в ее человеческом обличии, но он успел полюбоваться на нее лишь какую-то секунду, прежде чем, с напускной жеманностью пожав одним плечиком, Катя последовала за Корнеем вверх по лестнице. Действовать нужно было быстро.

– Подожди меня, – шепнул он Дюше и натянул свой камуфляжный капюшон, но тут же вернулся назад. – У тебя жвачки нет? Свидание какое-никакое.

Немолодой эльф с роскошным хвостом волос поджидал Катю в пустом вестибюле второго этажа и, судя по всему, был Принцем Макаром Филипычем. В его эльфийских чертах узнавался образ влиятельного московского предпринимателя и мецената, и Женя вспомнил о его активном участии в жизни Большого театра; кажется, он чуть ли не спонсировал его реставрацию. Катя оказалась спиной к Жене, Корней – боком, а Принц – лицом, и он спрятался за угол, выглядывая одним глазом.

Начало разговора звучало невнятно, но Корней вдруг вспыхнул и повысил голос:

– Ты не забывай, с кем разговариваешь! Бутовская дружина действовала от имени Эльфийского Принца!

– Пф… «Дружина», – хмыкнула Катя.

– …До сих пор не можем поймать твоего… возлюбленного! Я не посмотрю, что ты – принцесса. – Корней временно замолк и поморщился, потрогав челюсть, в которой от его тирады заволновалась недавняя травма арматурой. Катя уперла руку в бедро, переходя в наступление.

– Я вообще не понимаю, как вы допустили, чтобы меня преследовал какой-то орк? – от этих слов у Жени все сжалось внутри. – И почему у него рукопись моего отца?!