Все ее сослуживцы по театру глубоко ей сочувствовали и отводили взгляд. За спиной, конечно, рассуждали о том, что неспроста это ей, ой, неспроста. А она гордо несла свое горе.

Впрочем, это действительно было ее горе. Только ее. Отец и сын вполне успешно учились жить в этом мире, и у них получалось. Лисенок развивался соответственно возрасту, благодаря стараниям отца вполне успешно социализировался и даже пошел в детский сад для детей с проблемами со зрением. Петр нашел и такой. Поэтому каждый новый целитель воспринимался ими как вынужденная, неприятная поездка.

Когда Леночка принесла новость о том, что есть на Алтае Шаман, дома случился грандиозный скандал. Лис, готовившийся к Новогодней Елке, плакал навзрыд и ехать отказывался. Петр кричал, что Леночке хватит издеваться над ним, над ребенком и, конечно же, над собой. Леночка, как заведенная, повторяла, что это шанс, слышите, это шанс!

Ей уступили с условием, что это будет последний раз. Ну и, конечно же, ребенку надо дать спокойно встретить Новый Год. Собрались в поездку в феврале.

Часть 2 Глава 3

Абсолютно московские Петр и Леночка были не готовы к алтайским морозам. В Москве уже случались оттепели, а там…

Пробирались к дому Шамана четыре дня. Дороги были перекрыты из-за вьюги, местные отказывались идти проводниками и смотрели на приезжих, как на ненормальных. Особенно если с ними пыталась договориться Леночка.

Казалось, она ослепла вместе с сыном. Им бы развернуться, переждать морозы, или вообще уехать домой. Но нет. Хрупкая женщина с изможденным лицом уверенно шла вперед. Позже Елисей будет ее за это благодарить. Мысленно. Но сейчас и Петр, и Лисенок мечтали только об одном — быстрее вернуться в привычный им мир.

Кто-то из мужиков все же взялся проводить Свиридовых к Шаману. Идти пешком надо было девять километров. Лисенку нашли санки. Не бесплатно, но и на том спасибо. Взрослым купили валенки.

На исходе светового дня пришли к полузаброшенной деревне на берегу лесного озера. Жители её промышляли сбором трав да пасеками. Многие, кто побогаче, приезжали сюда только летом. А постоянно в деревушке жили только два десятка семей и Шаман. Его здесь уважали, почитали за святого. Верили в силу его рук и слов.

Проводник, назвавшийся просто Михалычем, несмотря на мороз, оказался словоохотливым. Пространно рассказывал об исцеленных детях, вызванных в засуху дождях, мудрых советах от духов… Вот ему, проводнику, то есть, Шаман жену в семью вернуть помог. А то чуть не сбежала, двоих детей на него оставила — и в город.

— Вам, вижу, тоже помощь нужна, — переводя дыхание, сказал Михалыч и оглянулся почему-то на Леночку, а не на ребенка. — Почти пришли. Вона избушка.

На краю деревни, ближе всех к лесу стоял низенький, будто вросший в землю бревенчатый дом. Если бы не струйка дыма над печной трубой, можно было бы подумать, что домик заброшен — настолько ветхим он казался.

Петр весь путь тащил Лисенка по сугробам и был готов остановиться где угодно. Лишь бы отдохнуть и согреться.

Изнутри избушка оказалась вовсе не ветхой. Дощатые полы, устланные толстыми шкурами. Что-то домотканое по стенам. Петр подозревал, что все эти коврики и вышивки Шаман развесил, чтобы щели заткнуть, но выглядело это удивительно гармонично. В сочетании с пронизывающим все вокруг непонятным ароматом то ли хвои, то ли древесины, атмосфера казалась хоть и специфической, но очень уютной.

А самое главное, посреди избы топилась печь. Обычная русская печь, тепло от которой разливалось по всему дому, заставляя путников млеть от наслаждения.

— Ребенка на печь сажайте, — вместо приветствия проговорил вынырнувший откуда-то из глубины дома мужик.

Стариком его назвать язык не поворачивался. Крепкий мужичок лет пятидесяти. Черные волосы, усы, жидкая бородка. Одет он был в теплые трикотажные штаны и самую обычную тельняшку. Только обувь — кожаные тапки ручной работы — да расшитый затейливым узором жилет отличали его от обычного деревенского жителя!

— Ребенка, говорю, на печь. Отогревайте, — повторил Шаман. — И сами раздевайтесь.

Петр посадил Лисенка на лавку у печи и принялся разматывать опоясывающий ребенка шарф. Леночка смущенно топталась у входа. Проводник по-свойски скинул валенки, снял тулуп, повесил у печки.

— Раздевайтесь, раздевайтесь, — подхватил слова Шамана проводник. — Раздетыми быстрее согреетесь.

Он уже растирал руки, держа их над печкой, а Шаман ставил кастрюлю с водой на огонь.

— Мы вот, — начала Леночка, расстегивая дубленку, — с ребенком приехали.

— Вижу, что с ребенком, — Шаман даже не обернулся. — Сначала согрейтесь, чаю выпейте. Пельменей сейчас сварю. Вы ж шли часа два, наверное.

— Почти три, — уточнил проводник, — мальчонку-то по сугробам везли.

— Ты сегодня тут переночуй, — обратился к нему Шаман. — Метель собирается. Ночью уляжется, завтра утречком пойдешь.

— А как же мы тут разместимся? — всполошилась Леночка.

— Разместимся, — сухо ответил Шаман, — вам тут жить, так что привыкайте.

— В смысле «жить»? — Петр удивленно посмотрел на жену.

Та пожала плечами, ничего, мол, не знаю. Шаман промолчал и отвернулся к огню.

* * *

Поговорить о деле за обедом не вышло. Проводник рассказывал Шаману новости из большого мира, то и дело вставляя в рассказ чьи-то имена и личные истории:

— А у Паренковых корова-то сдохла, не растелилась. Илья давай на жену орать, дескать, ты виновата, ветеринара с города не вызвала, а она на него — кто ж за ветеринаром поедет, когда ты пьяный валяешься! Деньги пропил, все хозяйство на меня бросил, корова два дня мучилась! Ну, тот развернулся да пошел, тушу разделал и куда-то сбыл. Кто уж у него холодное мясо взял, не знаю. Небось, городским в треть цены сплавил. Деньги получил и в запой ушел. Неделю его жинка дома не видала. Вернулся, а она шмотки его собрала, чумодан ему выставила. Все, говорит. Иди, где шлялся. Он к ней и так, и эдак. И ластился, и поколотить лез. Она, не будь дура, милицию вызвала. Так и выгнала. Все. Развелись.

— Я ей в том году еще говорил уходить