— Что вам более всего нравится в писательстве, мисс Остин? — спросил мистер Эшфорд.

— Полагаю, творить свой собственный мир, полный людей, которые должны думать, и действовать, и говорить, как я им велю.

Он сидел рядом со мной, и подобная близость заставляла мое сердце биться быстрее, чем обычно, а румянец — гореть на щеках, каковое обстоятельство, надеялась я, он отнесет на счет солнечного тепла.

— Иными словами, играть роль Бога.

— Мистер Эшфорд, прошу вас. Я дочь священника.

Он засмеялся.

— Какую из сестер вы списали с себя? Элинор или Марианну?

— Не ту и не другую, я думаю.

— Полноте! Несомненно, всякий писатель и писательница выражает меру собственных мыслей и чувств через своих персонажей.

— Возможно, я тоже, немного. Я полагаю Элинор образцом великодушия, здравомыслия и самообладания, всяк и всегда должен думать и действовать подобно ей. Не единожды после ее создания, будучи вынужденной принять важное решение, я спрашивала себя: «А как поступила бы Элинор?»

— И Элинор отвечает? — весело осведомился он.

— Отвечает. Она наилучший советчик в области правильного и благоразумного поведения.

— Но несомненно, вы не считаете Элинор совершенством, — сказал он. — Она практична, она восхитительна, она замечательно владеет своими чувствами. Но разве можно в действительности прожить жизнь так? Разве не находите вы нечто весьма привлекательное в откровенности и восторженности Марианны?

— Да. Хотя временами Марианна заходит слишком далеко.

— Но в ней столько жизни и огня! Если я влюблюсь, к дьяволу здравый смысл! Я…

Он спохватился, умолк и отвернулся, словно пытаясь совладать с эмоциями.

Он открыл дверь. Я не видела причин не вбежать в нее.

— Если я влюблюсь, — ответила я с чувством, — я буду поступать как Марианна.

С пылким кивком он обернулся ко мне и придвинулся ближе.

— Да. Говорить не раздумывая.

— Искренне.

— Любить, несмотря ни на что.

— Вся — трепет и изумление.

— И всепоглощающая страсть!

— Да.

— Да!

Наши взгляды встретились. Я видела глубокое, пылкое чувство в его глазах. Настал ли миг? Я сомневалась, мое сердце колотилось так отчаянно, что я была уверена: он способен слышать его биение. Собирается ли он сказать, что любит меня? Намерен ли поцеловать меня? Попросить моей руки?

Но внезапно, к моему смятению, глаза его затуманились, и он отпрянул, слегка покраснев. Повисла неловкая пауза, он казался взволнованным и смущенным.

— В своем романе вы прекрасно выражаете подобные чувства, — произнес он наконец.

Мои щеки вспыхнули от разочарования. Я едва ли помню, что сказала в ответ. Я поражалась самой себе. Впервые за много лет я желала — нет, жаждала, — чтобы мужчина поцеловал меня.

— Осторожнее, Джейн! — сказала на следующее утро Кассандра. — Каждое блюдо необходимо со всех сторон обмотать сеткой, иначе оно не переживет переезд.

— Мне казалось, я обмотала, — ответила я, быстро заворачивая блюдо заново.

— Чему мы обязаны подобной рассеянностью? — спросила сестра. — Уж верно, не твоей книге.

Я поместила блюдо в корзину и закрыла лицо руками, стараясь удержать поток переполнявших меня эмоций.

— Ах, Кассандра! — наконец воскликнула я, широко разведя руками. — Как мне поведать тебе, что я чувствую? Я хочу обнять весь мир! Мне кажется… мне кажется, я влюблена!

Я схватила Кассандру и, смеясь, закружила ее по столовой, пока мы не налетели на стул и не опрокинули его с грохотом на пол, что вызвало новый взрыв смеха.

— Я никогда не встречала мужчину, равного мистеру Эшфорду! — заявила я, остановившись, чтобы поднять упавший стул и перевести дыхание. — На мой взгляд, он совершенство. С первого мгновения нашей встречи я ощутила такую связь между нами, что едва ли в силах ее описать.

— Я так рада за тебя, — сказала Кассандра. — Он, несомненно, весьма сговорчивый мужчина.

Едва слова слетели с ее губ, как она вновь разразилась смехом.

— Молю, не держи меня более в неведении. Расскажи все, и побыстрее. Ты сговорена?

— Сговорена? Не глупи. Все развивалось не так быстро. Мы провели вместе менее трех недель.

— Да, но известно, что, когда чувства и склонности находятся в согласии, люди достигают понимания и в более короткое время. Он сказал, что любит тебя?

— Этих слов он не произнес. Мне кажется, он был на грани вчера, когда мы сидели в саду, но оробел.

Моя улыбка внезапно увяла, в глубине души зазвенел неприятный голосок осторожности. Я села.

— По правде говоря, как бы много я ни чувствовала к нему, я никоим образом не уверена в его расположении ко мне.

— О, мистер Эшфорд любит тебя, я ничуть не сомневаюсь.

— Не уверена. Особенно в последние несколько дней бывали мгновения, когда он казался рассеянным, а временами даже унылым.

— Я тоже это заметила, — признала Кассандра. — Возможно, его беспокоят дела или он получил тревожное письмо от отца или сестры.

— Я подумала так же, но он, по-видимому, не настроен обсуждать это, поэтому я прекратила расспросы. Знаешь, его семья может не одобрить его растущую привязанность ко мне, — добавила я, нахмурившись.

— Возможно. Но он — мужчина тридцати четырех лет, который, несомненно, способен принимать самостоятельные решения. Более двух недель он почти каждый день бывал у нас, Джейн. Одно это убеждает в его благоприятном отношении к тебе. Его манеры, его внимание и уважение, его умиление всем, что ты думаешь, и говоришь, и делаешь, — все свидетельствует о его интересе. И даже если этого недостаточно, я видела то, что ты видеть не могла, — выражение его глаз, когда он внимает твоему чтению. Они горят и полны такого восхищения, что я уже несколько дней уверена: он так же без ума от тебя, как ты от него.

Ее слова наполнили меня радостью и надеждой.

— Молю Бога, чтобы ты оказалась права. Но я тревожусь все больше. Мы не сможем переписываться, если не обручимся.

— Тогда давай надеяться, что он признается, прежде чем покинет Саутгемптон.

Я вздохнула.

— В таком случае времени осталось немного. Он уезжает завтра.

Следующим утром в одиннадцать часов мистер Эшфорд, придя, казался рассеянным. Он выразил сожаление, что располагает всего лишь часом перед отъездом, и предложил прогуляться. Я быстро накинула ротонду.[34]