Если бы я увидела в глазах Шина жалость, я бы отвернулась от него – безразличие хуже всего. Но в его взгляде было что-то, что пробивалось сквозь бесчувственность, пока я тоже не ощутила это: боль и страдание. Я вижу сострадание.

– Мина…

– Я люблю их, – это звучало как признание, и я понимала, что так оно и есть. Всякий раз, когда я бегала по рисовым полям, длинношеие журавли взмахивали своими огромными крыльями, словно приветствуя меня. Всякий раз, когда я взбиралась на скалы, ветер подгонял меня вперед. И всякий раз, глядя на море, когда солнечный свет на воде был похож на смех, я чувствовала любовь. Я чувствовала себя любимой.

Как боги могли отказаться от тех, кто их любит?

Я не осознавала, что говорила вслух, пока Шин не отпустил мою руку, смотря на пустынный канал.

– Ты ничего не сможешь сделать с этим.

Он уже говорил это. В саду Шин сказал, что я ничем не смогу помочь этой девушке. Он сказал то же самое в первый раз, когда мы встретились. Тогда он предрек, что я потерплю неудачу, как и все невесты, что были до меня.

В конце концов Шин оказался прав. Но если ему ничего не стоило быть правым, то всего одна ошибка могла стоить мне всего.

– Ты виноват так же, как и все остальные.

Шин грубо засмеялся:

– Будешь сравнивать меня с богиней, которая берет взятки за молитвы и смеется над чужими бедами?

– Нет. Ты хуже, чем она. – Плечи парня напряглись, и я почувствовала укол сожаления, но из-за переполнявшей меня боли мне захотелось выплеснуть все это. – Ты даешь ложные обещания. Одним словом обнадежил меня, а другим уничтожил.

– Я дал тебе комнату в своем доме, чтобы ты была в безопасности, слуг, которые удовлетворяют все твои нужды, и своих людей, чтобы они охраняли тебя…

– Приказав, чтобы я не уходила.

– Потому что твоей жизни уже угрожала опасность! Воры никогда прежде не пытались выкрасть душу невесты Бога Моря. Когда сегодня утром я пошел на встречу с Лордом Бомом из Дома Тигра, он сбежал из города. Наберись терпения, пока я не выясню, кто стоит за всем этим. Дай мне время, еще ведь и одного дня не прошло.

– Одного дня в последнем месяце моей жизни. – Знаю, что я сейчас вела себя чересчур драматично, но я буквально чувствовала, как ярость и боль обжигали меня изнутри.

– Чего ты хочешь от меня, Мина?

– Мне ничего от тебя не нужно, – я сжала обожженную руку и морщилась от боли, – сейчас мне может помочь только Бог Моря.

Шин прищурился.

– А он тут при чем?

– При том, что, как только проклятие будет снято…

Шин усмехнулся:

– Мина, ты так и не поняла, да?

– Чего я не поняла? – Я указывала на дверь Дома Луны. – Ты не видел ее, ту девушку из воспоминания. Она страдала и плакала. Все, что у нее осталось, – надежда, но в итоге и этого оказалось недостаточно. Так когда же этого будет достаточно?

Шин резко повернулся, его глаза были полны ярости и отчаяния.

– Этого никогда не будет достаточно! Ты не видишь, Мина? Нет никакого проклятия над Богом Моря. Он решил отгородиться ото всех, потому что не смог смириться со своим горем. Он – тот, кто бросил твой народ. Это он бросил всех нас!

Дрожа, Шин отвел взгляд в сторону. У него дергалась челюсть и слегка покраснели уголки глаз.

– Ты ненавидишь Бога Моря, – шепчу я.

Парень закрыл глаза и бессознательно положил руку на грудь.

– Бога Моря. Богиню Женщин и Детей. Мы все бесполезны. Все мы заслуживаем того, чтобы нас забыли.

Мы.

Внезапное осознание поражает меня.

– Ты – бог.

Прерывистое дыхание – его подтверждение моего неожиданного открытия. Пальцы Шина, уже прижатые к груди, впились в ткань его мантии.

– Шин, чего именно ты бог?

Поначалу мне казалось, что он не ответит, но затем парень покачал головой.

– Больше ничего, – он так тихо говорил это, что мне приходилось прикладывать усилия, чтобы расслышать ответ. – Нужно верить во что-то, чтобы быть богом этого.

* * *

Когда мы возвращались в Дом Лотоса, уже наступила ночь. Шин отпустил слуг, которые спешили встретить нас. Вместо этого он попросил позвать Кирина, после чего мы вдвоем направились в павильон на пруду. В комнате наверху кто-то уже расстелил одеяла на полу. Я опустилась на колени на шелковые простыни, придерживая себя здоровой рукой; я попыталась сжать пальцы левой руки и тут же скривилась от острой боли.

Я подняла глаза и заметила, что Шин наблюдал за мной.

– Могу я? – спросил он.

Я кивнула.

Присев рядом со мной, Шин взял меня за руку и медленно развязал повязку. Я вздрогнула, когда он снял ее – кожа была покрыта волдырями и кровоточила.

Парень осматривал мою руку, между его бровями проявилась складка.

– Зачем ты вообще сунула руку в огонь? Ты же поняла, что уже слишком поздно исполнять это желание. Это всего лишь бумага.

– Я знаю, но… – Я начала колебаться, пытаясь объяснить ему то, что даже я не совсем понимала. – В тот момент бездействие причиняло больше боли, чем то, что я сунула руку в огонь.

Нас прервал резкий стук в дверь.

В комнату вошел Кирин, он низко поклонился. Его строгий взгляд был обращен на руку Шина, которая все еще держала мою собственную.

– Ты звал меня?

– Мина ранена.

– А, вижу.

Я хмуро посмотрела на них, невысказанные слова так и витали в воздухе. Почему Шин попросил привести Кирина, а не врача?

Когда Шин отпустил мою руку, Кирин залез внутрь своей мантии и вытащил небольшой серебряный кинжал. Быстрым движением он сделал глубокий надрез ладони, и из раны полилась кровь цвета звездного света.

Я даже моргнуть не успела, как он взял меня за запястье и приложил свою окровавленную руку к моей обожженной.

Серебряная кровь Кирина просачивалась в мои раны, и вскоре мучительная боль от ожогов стихла, а на смену ей пришло легкое ощущение холодка. Прошла минута, может, две, прежде чем он убрал свою руку с моей, обнажив кожу – безупречную и гладкую.

– Будет болеть несколько дней, – объяснил мне Кирин, – но потом все пройдет.

Я повернула руку в свете свечи: единственное напоминание о ране – небольшое покраснение по краям ладони.

– Кирин, – я подняла голову, – большое спаси…

Я не договорила и заморгала, глядя на пустое место, где он только что стоял, – парень уже вышел за дверь, закрыв ее за собой.

– Тебе нужно отдохнуть, – Шин кивнул, указывая на одеяло, – ты, должно быть, очень устала.