От них и в самом деле не пьянеешь, а просто начинаешь себяотлично чувствовать.

— Верно, — поддержал его я.

Мэрилин снова надела свои часики. Через одну-две секунды онапосмотрела на меня, затем на Розалинд, вытерла свое запястье салфеткой исказала:

— Ну, а разве мы не получаем удовольствия?

Начался второй акт представления. Мужчина, которыйаккомпанировал, вышел в вечернем костюме и исполнил несколько танцев сегиптянкой. Стриптизерша показала публике танец с веером.

Снова зажегся свет, и Джо оказался около нас.

— Сколько здесь разных Джо? — спросил я у Мэрилин.

— Только один, а что?

— Мне кажется, их двое.

— Вы видите двух? — обеспокоенно спросил Хейл.

— Нет, я вижу одного, но второй, похоже, там у барасмешивает напитки. Один человек не может оборачиваться с такой скоростью.

Джо посмотрел на меня с полуулыбкой на губах, выражавшейнезависимость и некоторое презрение.

Хейл начал смеяться и смеялся все громче и громче.

Я испугался, как бы он не свалился со стула.

Мэрилин махнула рукой.

— Всем повторить то же самое!

Я резко отодвинул свой стул.

— Все, отправляюсь домой!

— Послушай, Дональд, но ты только что пришел! — попыталасьудержать меня Розалинд.

Я взял ее руку и задержал в своей достаточно надолго, длятого чтобы передать несколько долларовых бумажек.

— Извини, неважно себя чувствую. Последний стакан не пошелмне на пользу.

Хейл разразился хохотом.

— Надо было заказать джин с кокой, — сказал он. — Этотнапиток можно пить всю ночь. Великолепная вещь.

Поднимает настроение, но не делает пьяным. Вы, молодежь,слабаки! Другое дело — мы, верно, Мэрилин?

Он распустил губы в ухмылке, а под его блестевшими оталкоголя глазами набрякли мешки.

Мэрилин протянула руку, мгновение подержала ее на руке Хейлаи отняла. Намочив в стакане с водой кончик салфетки, потерла свою кисть.

— До свидания всем! — сказал я.

Хейл взглянул на меня. На мгновение веселье исчезло с еголица. Он хотел что-то сказать, затем передумал, повернулся к Мэрилин, сновавспомнил о чем-то, повернулся ко мне и сказал:

— Это хитрая птица, Мэрилин, вы за ним последите!

— Какая птица, — спросила она, — не голубь?

— О нет, — ответил Хейл, пытаясь понять смысл ее замечания.— Он сова. Знаете, этот парень — мудрая птица. Я всегда говорил, что он сова.

Мысль эта развеселила Хейла. Когда я выходил, он таксмеялся, что едва не задохнулся. По его щекам стали сбегать слезы.

Я вернулся в отель. Берта вернулась в Лос-Анджелес.

От нее пришла весьма в ее духе телеграмма:

«Что за идея раскапывать прошлогодний кроличий капкан? У насслишком короткие руки, чтобы добывать секретную информацию о давнишнихубийствах. Уголовные преступления в этом штате имеют срок давности — три года.Что ты воображаешь о себе?»

Я пошел на телеграф и почувствовал себя достаточно хорошо,чтобы отправить ей такой ответ, какой мне хотелось:

«Убийства не имеют срока давности. Хейл говорит, что я —сова».

Послание я отправил с оплатой за счет получателя.

Я поднялся в семь часов, принял душ, побрился, позавтракал ираспаковал сумку, чтобы достать свой револьвер. Это было оружие 38-го калибраиз вороненой стали, в довольно хорошем состоянии. Сунув его в карман,отправился вниз по Ройял-стрит к входу в многоквартирный дом, где должен былнаходиться Хейл. Мне было интересно увидеть его похмелье.

Поднимаясь вверх по лестнице, я нарочно громко топал и вдверь постучал отнюдь не тихо.

Хейл не отвечал. Тогда я забарабанил обоими кулаками и дажепару раз ударил в дверь носком ботинка, чтобы обратить внимание возможнобольшего числа свидетелей.

Хейл по-прежнему не отвечал. Достав из кармана второй ключот квартиры, я вставил его в замочную скважину и повернул. Хейла в квартире небыло.

Слегка смятая постель выглядела так, будто в ней находилисьне больше часа.

Я прошел через спальню в гостиную и выглянул на балкон,чтобы убедиться, нет ли адвоката там. Удостоверившись, что везде пусто, яизвлек из секретера ящик, наклонил секретер и вытряхнул содержимое из тайникана дне: газетные вырезки и револьвер. Револьвер я положил в карман, а свойсунул вместо него, привел секретер в порядок.

Был прекрасный теплый день, и улица внизу наполняласьлюдьми, которые гуляли, наслаждаясь ласковым утренним солнцем.

Я в последний раз осмотрел квартиру, осторожно открыл дверь,тихо затворил ее за собой и спустился по лестнице.

Во дворе я встретил цветную девушку.

Она улыбнулась мне и спросила:

— Этот мужчина уже встал?

Я заверил ее, что «этот мужчина» либо спит, либо его нет, сказал,что я стучал в дверь, но так его и не добудился. Девушка пошла наверх, а явернулся в отель.

В моей ячейке для писем лежало уведомление о том, чтобы япозвонил по номеру Локли 9746. Я отправился в телефонную будку, гадая, что быэто могло быть — больница или тюрьма?

Это оказалось ни то, ни другое, ибо мне ответил бархатныйженский голос.

— Кто-то звонил от вас мистеру Лэму?

На другом конце провода рассмеялись:

— О да. Офис «Силкуэр импортейшн компани» вызываетпрезидента.

— Да что вы!

— Для вас телеграмма и письмо.

— Значит, бизнес начинает раскручиваться?

— Еще бы! Знаете, что произошло? Вы только послушайте. Мыотправили два письма, напечатанных по форме, одно авиапочтой, и получили дваответа, причем один из них телеграфный.

— Вот как надо составлять рекламные проспекты!

— Это результат отличной работы множительной техники! —парировала мой выпад Этель Уэллс.

— Принимаю все к сведению и буду тотчас же.

Я взял такси и отправился в офис.

Этель Уэллс, казалось, действительно была рада меня видеть.

— Как дела сегодня утром? — спросил я.