сам Лёня Воропаев.

Может, он как раз и прячется? А жену не предупредил, потому что… Почему? Не доверяет? Не считает нужным?

А может, он вообще отсиживается в подполе у «лягушки-квакушки», и та носит ему по вечерам в кастрюльке котлеты и вареную картошку, а под фартуком кринку молока? А что, прелестный способ укрыться. Никто не найдет, даже Артурчик. Может быть, для того Воропаев и звонил в Глыбокоречинск, чтобы убежища попросить?

И что в связи с этим делать Валерии?

«Скоро у меня крыша поедет, – мрачно подумала Бурова. – Судя по динамике, это случится в ближайшие пять минут».

И тогда она позвонила Надежде Михайловне.

Валерии в голову не пришло позвонить матери, с которой она общалась не чаще четырех раз в год и то по телефону, и то превозмогая каменное нежелание что-то ей говорить, и о чем-то спрашивать, и что-то выслушивать. Чужие.

Кто для нее Киреева, Валерия в себе не копалась. Ну, назовешь ее старшей сестрой или подругой, а разница? К чему статусы определять, какой в них прок, какая польза? Если надеешься, что сразу, как только припечатаешь статусом, права на человека заимеешь, и теперь он навеки твой, то это бред.

Дружба – это не любовь, где людей нити тянут, дружба на уважении стоит. Начнешь обижать подругу или подличать, она потерпит немного, а потом отвернется от тебя. С любым статусом, заметь. Оттого и редко встречаются настоящие подруги, что уважать друг друга не хотят, да и не стараются. А типа подруги – это повсеместно, в жизни каждой барышни таких подруг завались, на любой случай жизни и на всякое настроение.

Лере, конечно, очень хотелось, чтобы и Надежда Михайловна относилась к ней с теплотой и симпатией. Так же, как и сама Лера относится к ней. Только насмешливую и несентиментальную Кирееву фиг поймешь. Но ирония, присущая обеим, спасала ситуацию и не позволяла заводить заунывные беседы на тему: «Как вы ко мне относитесь?» Да и не к лицу было самодостаточной Валерии Буровой выказывать этакую слабость. Но судьбе за Кирееву она была благодарна. Хотя теперь она не Киреева вовсе, а Лапина уже больше года. Лера никак не могла привыкнуть к ее новой фамилии и, по правде сказать, особенно не старалась.

И вот эта самая Киреева-Лапина вместо того, чтобы помочь Лере унять беспокойство, наговорила ей кучу гадостей. Только не стоит на нее за это сердиться, она прагматик. И она совсем не сентиментальна. Лера, ты ведь такая же. И ни к чему чувствовать себя уязвленной. Разве тебе нужны были ее сопли? Тебе нужен был трезвый совет и четкое направление. И то, и другое ты получила, а уж если тебе не понравилось, как Киреева отреагировала, это твои проблемы, дорогая. В этом Михайловна не виновата. Она всегда была такой. Такой и остается.

Солнце шарашило по кузову «газели», накаляя консервную банку до стекания белой краски с бортов, и выжаривало придурков, решивших рвануть в Москву в самое послеполуденное пекло. Воздух был заодно со светилом. Потолочный люк раззявил пасть, и оконные стекла сдвинуты до максимума, но вместо прохладных порывов ветра разгоряченные лица пассажиров обдувал пыльный зной пустыни Кара-Кум.

Константин уже минут двадцать раскачивался в маршрутке, которая катила по выбоинам местечковой дороги в направлении Рудневского шоссе, когда входящий звонок отвлек его от зависания на форуме русского бейсбола.

Звонила соседка по даче. Нечастый случай. Он спросил со смешком:

– Трудности?

– Можешь подъехать к Тимирязевской? – спросила соседка нервно.

– А на фига? – невозмутимо поинтересовался Костян. Менять планы ему не хотелось.

– Куплю бочонок чешского. Или какое ты пьешь?

Костян гыгыкнул:

– Только за этим? Думаешь, поведусь? И для справочки, я разливное предпочитаю, чтобы ты знала.

– Кончай бакланить, подъезжай. Ты где сейчас? Ты мне здесь через час нужен, – прессовала соседка.

– Ты оборзела? – легонько схамил Костян, обидевшись на командный тон и соседкину бесцеремонность.

Воцарилась тишина. Костик подул в трубку. Снова поднес мобильник к уху:

– Алё. Есть кто на проводе? Чего стряслось-то?

– Да помощь мне нужна, – устало проговорила Лера, как будто выдохлась от пустого наезда.

Константин вздохнул.

– Говори, куда подваливать. Но учти, у меня только час, а потом я все бросаю и еду к пацанам.

Вероника Степановна Грушина внесла в компьютер новую заявку на выезд замерщика и удовлетворенно откинулась на спинку кресла. День начался плодотворно и обещал так же плодотворно закончиться.

У Панкратова, который с ребятами почти неделю был занят утеплением сложного балкона в башне на Кожуховской, сегодня завершающий этап. Вечером он доставит в бухгалтерию деньги и подписанный благодарным клиентом акт. Менеджер Димка Салтыков к этому времени должен подвезти заключенный договор на монтаж зимнего сада в новом дачном поселке под Рузой. Следовательно, Панкратов завтра же займется нулевым этапом зимнего сада, а значит, жирный заказ не зависнет и клиент не передумает. Вроде бы Леонид Николаевич обещал бригадиру монтажников выходной, но знать об этом Вероника не обязана. Не переломится Витюша, в ноябре отдохнет.

Вероника Степановна гордилась своим умением управлять делами фирмы, и гордилась вполне справедливо, хотя числилась простым секретарем, а если быть точным, то секретарем-диспетчером.

Устраиваясь в «Скворечник» пять лет назад, она не сомневалась, что быстро оставит эту начальную ступень, продемонстрировав таланты прирожденного замдиректора.

Основанием для такой уверенности служил диплом строительного техникума, который она закончила сразу после школы, то есть отнюдь не вчера, а также стаж работы в ЖЭКе, где ей приходилось разбираться с пьющими сантехниками и ленивыми дворниками.

Сначала ей показалось, что все идет по плану.

Хозяин ежегодно повышал ей оклад и не скупился на премии, и оставлял на хозяйстве во время кратких отпусков. Но и только.

Его неповоротливый мужской ум ни разу не озарила идея назначить толковую секретаршу своим заместителем, выпустив приказ по предприятию и внеся соответствующую запись в трудовой.

Судя по тому, что ситуация за пять лет приобрела характер хронический, уже и не озарит. Посему Веронике Грушиной приходилось тешить себя мыслью, что быть серым кардиналом тоже круто, однако она подозревала, что понятие «серый кардинал» было незнакомо не только составу трудящихся масс «Скворечника», но и самому владельцу фирмы.

В свои сорок три Вероника Грушина ценила определенность в суждениях и четкость линий в одежде. На ее голове давно прижилась стрижка каре с цветом волос «темный шоколад», любимой одеждой была прямая юбка и приталенный жакет коричневых тонов, а приоритетной косметикой – губная помада оттенка «слива» и карандаш для бровей.

В связи с июльской нещадной жарой внутренний цензор позволил Веронике некоторое