Мадам Пильге прижалась щекой к детской головке, целует ее. И Жизель чувствует, как слезы мадам Пильге текут по ее затылку. Но сама она не будет плакать. Она хочет увидеть все до конца, она клянется себе, что никогда не забудет это декабрьское утро 1943 года, то утро, когда ее мама ушла насовсем.

Хлопает дверца, обе машины трогаются. Девочка простирает руки вслед, в последнем порыве любви.

Мадам Пильге опускается на колени, прижимает к себе ребенка.

– Жизель, маленькая моя, если бы ты знала, как мне жаль!

И она плачет горючими слезами, эта добрая мадам Пильге. Девочка глядит на нее, слабо улыбается. Вытирает мокрые щеки мадам Пильге и говорит:

– Меня зовут Сара.

Жилец с пятого этажа отходит от окна столовой в мрачном настроении. Останавливается возле комода, дует на рамку - опять эта проклятая пыль на фотографии маршала Петена. Слава богу, теперь нижние соседи больше не будут разыгрывать гаммы на фортепиано и раздражать его. Сдувая пыль, он думает: надо бы последить за соседями и разузнать, кто же из них спрятал эту противную маленькую жидовочку.

18

Скоро уже восемь месяцев, как мы вступили в бригаду, и с тех пор проводим акции почти ежедневно. Только за последнюю неделюяуча-ствовал в четырех. С начала года я похудел на десять кило, и дух мой страдал не меньше тела от голода и усталости. Как-то вечером я зашел за своим братишкой и в качестве сюрприза повел его в ресторан, на настоящий ужин. Клод читал меню, изумленно тараща глаза. Жаркое, овощной гарнир и яблочный пирог - цены, вполне обычные для "Матушки Гусыни", мне казались абсолютно сумасшедшими, на эту трапезу уйдут все мои деньги, но я давно вбил себе в голову, что все равно погибну до конца года, а на дворе уже стоял декабрь!

Входя в это заведение, доступное по ценам одним только милиционерам да немцам, Клод решил, что я привел его сюда для какой-то акции. Когда до него дошло, что мы собираемся всего лишь вкусно поесть, я увидел на его лице давно забытое детское выражение. Его снова озарила улыбка тех лет, когда мама играла с нами в прятки в нашей квартире, и глаза засияли так же радостно, как в те минуты, когда мама, проходя мимо шкафа, притворялась, будто не видит, что он там спрятался.

– Ну, и что же мы празднуем? - спросил он шепотом.

– Да все что угодно! Начало зимы, то, что мы живы, ну и далее по списку.

– А чем ты собираешься платить по счету?

– Не беспокойся, есть чем, так что наедайся до отвала.

Клод пожирал глазами ломтики хлеба в корзинке с вожделением пирата, нашедшего в сундуке золотые монеты. В конце трапезы при виде счастливого лица братишки у меня сильно поднялось настроение; я попросил счет, пока он ходил в туалет.

Вернулся он с довольной ухмылкой, не пожелал сесть и сказал: отчаливаем, да поскорей. Я еще не успел допить кофе, но он торопил меня: нужно уходить. Наверно, почуял, что нам грозит опасность. Я расплатился, набросил пальто, и мы оба вышли из ресторана.

На улице он стиснул мое плечо и потащил прочь, заставляя почти бежать.

– Скорей, скорей, я тебе говорю!

Я глянул назад, думая, что за нами гонятся, но улица была пуста, а брат едва сдерживал душивший его хохот.

– Да что случилось, черт возьми? Ты меня пугаешь!

– Иди, иди! - повторил он. - Объясню вон там, в переулке.

Он завел меня в какой-то тупик и, выдержав эффектную паузу, распахнул пальто. Оказалось, что в раздевалке "Матушки Гусыни" он умудрился спереть портупею немецкого офицера с кобурой, в которой лежал "маузер".

Мы шагали бок о бок по городским улицам как пара сообщников, связанных еще крепче, чем прежде. Вечер был прекрасный, вкусный ужин придал нам сил, и у нас появилась надежда на лучшее будущее. Когда мы прощались, я предложил ему встретиться завтра.

– Не выйдет, завтра у меня акция, - шепнул Клод. - Зря я это сказал, но плевать я хотел на приказ, ты все-таки мой брат. Если я даже тебе не имею права признаться, тогда к чему все это?!

Я промолчал: не хотелось ни толкать его на откровенность, ни затыкать рот.

– Завтра мне придется спереть выручку на почте. Ян, кажется, думает, что я прирожденный жулик и способен на любое воровство! Знал бы ты, как мне это противно!

Я понимал его отвращение к таким акциям, но мы действительно страшно нуждались в деньгах. Так называемые "студенты" должны были хоть как-то кормиться, если наши командиры хотели, чтобы мы продолжали борьбу.

– Это очень рискованно?

– Да нет, совсем нет! Вот это-то и есть самое противное! - буркнул Клод.

И он изложил мне план операции.

Служащая почтового отделения на улице Бальзака приходит каждое утро одна, без охраны. Она приносит в сумке деньги, довольно большую сумму, на них мы могли бы продержаться несколько лишних месяцев. Клод должен оглушить ее и завладеть этой сумкой. Эмиль будет прикрывать отход.

– Я сразу же отказался бить ее дубинкой! - сказал Клод почти с яростью.

– А как ты это сделаешь?

– Никогда в жизни не стану бить женщину! Просто напугаю ее… ну, в крайнем случае, слегка встряхну, вырву сумку, и все дела.

Я даже не знал, что сказать. Яну следовало бы понимать, что Клод никогда не нападет на женщину. Но я очень болея, что все может обернуться не так благополучно, как надеялся Клод.

– А потом мне нужно отвезти деньги в Альби. Вернусь только через пару дней.

Я обнял его и, перед тем как попрощаться, заставил пообещать, что он будет осторожен. Мы обменялись последним рукопожатием. Через день мне самому предстояла очередная акция, и я должен был ехать к Шарлю за оружием.

Как и было предусмотрено, Клод засел в кустах палисадника перед почтовым отделением. Как и было предусмотрено, в восемь часов десять минут фургон привез служащую, и он услышал под ее ногами скрип гравия. Как и было предусмотрено, Клод одним прыжком выскочил из-за куста, угрожающе воздев кулак. Но одно обстоятельство было совсем не предусмотрено: служащая весила не меньше центнера и вдобавок носила очки!

Дальше все произошло очень быстро. Клод налетел на нее и попытался свалить с ног; атакуй он каменную стену, эффект был бы тот же! В результате он сам грохнулся наземь. Ему ничего не оставалось, как вернуться к плану Яна, то есть оглушить женщин) 7 . Однако, взглянув на ее очки, Клод вспомнил о моей чудовищной близорукости, и мысль о том, что осколки стекла могут врезаться в глаза жертвы, заставила его решительно отказаться от своего намерения.

– Помогите, грабят! - вопит служащая.

Собрав все силы, Клод пытается вырвать сумку, которую она прижимает к своей необъятной груди. Но то ли ему мешает нахлынувшее волнение, то ли силы слишком неравны, схватка затягивается; в конце концов Клод падает наземь, придавленный стокилограммовой женской тушей. Он с трудом отталкивает ее от себя, высвобождается, хватает сумку, на глазах перепуганного Эмиля вскакивает на велосипед и мчится прочь. Его никто не преследует. Убедившись, что с Клодом все в порядке, Эмиль исчезает в противоположном направлении. Вокруг женщины собирается кучка прохожих, ее поднимают с земли, успокаивают.